Рождество Шарпа
Шрифт:
Он глотнул брэнди из фляжки. Было три часа утра, наступило Рождество, но он не мог спать. Небеса были чисты, ярко светили рождественские звезды, но генерал Пикар не ощущал ничего, кроме уныния.
— Проклятый Гюден, — сказал он начальнику штаба, майору Сантону. — Если мы не в силах разбить этих ублюдков, что нам остается?
— Ничего, сэр, — ответил Сантон.
— Я не имею в виду потерю Гюдена, — сказал Пикар. — Но почему мы должны терять Келлу? А если мы потеряем Келлу, ты знаешь, чего мы лишимся?
— Орла, сэр.
— Да, Орла, — подтвердил Пикар и вздрогнул. — Мы потеряем одного из Императорских Орлов, — его глаза наполнились слезами. — Что значит поражение, если мы потеряем Орла? Его увезут в Лондон и будут размахивать им перед жирной задницей-принцем. Орел Франции, взятый в плен!
Сантон не произнес ни слова, ему нечего было сказать. Для французского солдата нет большего позора, чем потерять Орла. Всего лишь бронзовая статуэтка птицы, укрепленная на шесте с трехцветным флагом, но этой статуэтки касалась рука самого Императора, и для Франции она была священна. И там, на холмах, один из Орлов, был в отчаянном положении.
— Я могу стерпеть что угодно, но не это, — сказал Пикар.
И в этот миг над ними словно разверзся ад.
Побежденной французской бригаде, укрывшейся в долине, показалось, что наступает конец света. Правда, это был не артиллерийский огонь, но опытные солдаты утверждали потом, что никогда не слышали такой пальбы. Залпы гремели непрерывно, и грохот выстрелов усиливался, отражаясь от стен долины. Они слышали слабые крики и выстрелы, а иногда — звук горна, но громче всего, без конца, звучали ружья. Залп за залпом, так много, что через некоторое время звуки слились в один непрерывный гул. Звук был такой, будто распахнулись врата ада.
— Мы должны помочь им, — сказал Пикар, поднимаясь на ноги.
— Мы не можем, сэр, — возразил Сантон и указал на гребень холма, где все еще стояла шеренга английских солдат. Луна выглянула из-за облаков, и любой француз, попытайся он подняться на холм, стал бы отличной мишенью для стрелков.
— Гюдену придется сражаться самому, — сказал Сантон.
И Гюден, должно быть, сражался: мушкетная пальба не затихала, а напротив, усилилась. Пикар подумал, что это, наверное, сражается Келлу — бедный старый Гюден так бы не смог. Время от времени яркие вспышки выдавали место, где стреляли сразу несколько мушкетов. Вскоре тяжелый, удушливый дым пополз с холма в долину. Ружья все еще грохотали.
Наверху, в ущелье, Шарп перезарядил винтовку — быстрыми, натренированными движениями, отточенными за годы солдатской жизни. Потом вскинул винтовку к плечу, поднял дуло к небу и спустил курок.
— Быстрее, — закричал он, — быстрее!
Вокруг него солдаты в красных и зеленых мундирах палили в небо. Залп за залпом они расстреливали звезды, а между залпами вопили и кричали, как демоны.
— Мне очень жаль бедных ангелов там, наверху, сэр, — сказал Патрик Харпер капитану д'Алемборду. — Они не досчитаются перьев сегодня ночью, вот что.
Харпер выстрелил в луну из своего скорострельного ружья, и внизу, в долине, побежденные французы, разинув от изумления рот, решили, что в бой таки вступила артиллерия.
— Быстрее, — кричал Шарп. — Vite! Vite!
Группа французских солдат стреляла залпами в направлении самых высоких горных пиков.
Дэниэл Хэгмен спокойно шел сквозь весь этот хаос и шум.
— Это девочка, сэр! — прокричал он полковнику Гюдену.
— Девочка? — переспросил Гюден. — Я думал, в Рождество рождаются только мальчики.
— Прекрасная маленькая девчушка, сэр, такая же симпатичная, как ее мать. Женщины присматривают за ней, и скоро она сможет тронуться в путь.
Шарп нечаянно услышал новости и усмехнулся Гюдену.
— Холодная ночь для того, чтобы появится на свет, полковник.
— Но она будет жить, Шарп. Они обе будут жить. Вот что важно.
Шарп выстрелил из винтовки по звездам.
— Я думал о малыше Иисусе, полковник. Когда он родился, было, должно быть, чертовски холодно.
Гюден улыбнулся.
— Палестина — жаркая страна, Шарп, вроде Индии. Сомневаюсь, чтобы первое Рождество было холодным.
— По крайней мере, Он никогда не служил в армии, сэр. У него было больше рассудка, — Шарп забил еще одну пулю в ствол и отошел от шумной толпы солдат. Красные мундиры и французы смешались, все палили, словно безумные, в усыпанное звездами небо.
Vite!
Через полчаса Марию и ее новорожденную дочь уложили на телегу, закутав в одеяла и овчину. У ребенка были подарки: серебрянная пуговица с мундира стрелка, сломанный рыболовный крючок из слоновой кости, подобранный на поле битвы у Витории, и золотая гинея — подарок от Питера д'Алемборда.
Когда мать и дитя устроились с комфортом, возница стегнул лошадей. Телега покатила на север, и все испанки и их дети, которых Гюден так старался спасти, пошли за громыхающей повозкой. Они поднялись на перевал. Когда телега проезжала мимо, французские солдаты, по-прежнему салютующие небесам, опустили оружие. Сотня французов присоединилась к женщинам (все — из гарнизона Гюдена), а сам полковник замыкал процессию.
— Сюда, сэр, — сказал Шарп, шагнул вперед и протянул полковнику Гюдену Орла.
Полковник во все глаза уставился на трофей.
— Вы уверены, Шарп?
Шарп усмехнулся.
— Я уже захватил один такой, сэр. Больше мне не нужно.
Гюден взял Орла, потом обнял Шарпа и поцеловал его на прощание.
— После войны, Шарп? — хрипло промолвил он. — Мы увидимся после войны?
— Я надеюсь, сэр. Надеюсь.
Оставалось решить лишь одну задачу. И она была решена: увидев приближающихся людей, солдаты, охраняющие границу, пальнули из мушкетов и в притворной панике разбежались.