Розыск. Дилогия
Шрифт:
Алексей многому научился у отца. Когда ему было двенадцать лет, отец уволился из New Emerald Company и перебрался в Москву, где после смерти сестры ему достался в наследство домик в Замоскворечье. Он купил патент на торговлю ювелирными изделиями и определил сына в реальное училище. Но удача недолго сопутствовала екатеринбуржцу. Дом застрахован не был, и, когда случился ночной пожар, отец Воловина превратился в нищего. Алексею пришлось бросить училище. Отец надеялся, что ему удастся выбраться на поверхность. Но все его попытки кончались неудачей. Он запил. В пьяном виде и утонул, попав
Некоторое время после смерти отца Алексей промышлял случайными заработками. Затем пофартило: его взял к себе старик ювелир с Хитровки, занимавшийся изготовлением фальшивых камней. Денег хозяин не платил, но зато кормил до отвала. По хитрованским меркам старик жил припеваючи. Свою продукцию он продавал скупщикам на Хитровке, Сухаревке и Смоленском рынке. У него Воловин не только освоил секреты мастерства, но и главные законы Хитрова рынка («Удача нахрап любит. Кошка на царап берет, собака – грызом, а «деловой», чтобы не сожрали, и при когтях и при зубах быть должен – когда оскалится, а когда царапнет…»). Старик тоже был доволен: ученик попался способный – на лету все хватал.
Хозяин хвалил Алексея, поил водкой, снабжал кокаином, но деньгами по-прежнему не баловал. Между ними начались ссоры, которые нередко заканчивались драками. Памятью об одной из таких ссор и был шрам над бровью: Дублета ударил ножом племянник хозяина. В конце концов Воловин решил уйти от старика, благо к тому времени он уже достаточно оперился. («Приждались мне жданки. Заехал я ему в Харьковской губернии город Рыльск да и подался к Пушку на Сухаревку»). Тогда-то Воловин и встретился со своим бывшим соучеником Михаилом Арставиным. В трактире «Нептун» на Чистых прудах они обговорили первую аферу: Арставин предложил Дублету изготовить несколько бриллиантовых стразов – копий с настоящих камней.
Когда я его спросил о фальшивом «Норе», на его лице появилось самодовольное выражение. Чувствовалось, что эта афера – предмет его гордости.
Фальшивый «Норе»? Ну как же, как же. Чистое было дело. Они его в марте провернули, в аккурат к благовещению подгадали.
Дублет пространно рассказывал про свои отношения с Михаилом Арставиным и Пушковым, про изготовление стразов и «омолаживание» жемчужин. Но эта словоохотливость настораживала: создавалось впечатление, что он хочет оттянуть разговор об ограблении ризницы. И действительно, чем ближе мы подходили к недавним событиям, тем скупее он становился на слова. И еще, Дублет ни разу не упомянул фамилии Махова, хотя, по сведениям Хвощикова и Борина, мастерская Дублета находилась в одном из нумеров притона Махова, а продукция сбывалась через маховских барыг. Только что арестованный Михаил Арставин и задержанный вместе с Воловиным Пушков тоже старались в своих показаниях обойти Махова молчанием…
Когда протокол допроса Воловина дошел до сороковой страницы, я отложил ручку и предложил отдохнуть.
– Хотите папиросу?
– Можно и папиросу. А если бы порошочком разодолжили… Э, да что говорить!… Ведь не дадите?
– Не дам.
– То-то и оно. А шкалик водки для куража?
– Тоже не дам.
Он вздохнул:
– Строгий вы начальник.
– Какой уж есть.
– Да я не с обиды, так. С нами без строгости никак нельзя, балуем мы без строгости. Мой папаша, царствие ему небесное, любил говорить: «Такого из омута вытащишь, а он за то с тебя на водку попросит». Смекалистый был у меня папаша, дока. И в камнях и в человеках толк знал. – Приоткрыв узкой щелью рот, он тихо засмеялся. Умоляюще попросил: – На одну понюшку, а?
– Нет.
– С ноготок?
– Нет.
– Не могу я без марафеты, господин начальник.
– Кокаин не хлеб.
– Это как для кого. Заместо хлеба в голодные годы лебеду ели, а марафету ничем не заменишь.
Я достал из сейфа изъятые при облавах стразы, разложил их на столе:
– Узнаете?
– Будто узнаю.
– Чья работа?
– Вы же знаете.
– А все же?
– Известно чья – моя.
– А кто вам заказывал стразы?
– Никто не заказывал. Сделал – продал.
– Эти стразы – копии драгоценных камней, похищенных в патриаршей ризнице.
– Что ж с того?
– Подробного описания этих камней не было. Следовательно, вы видели и держали в своих руках бриллианты и рубины, которые имитировали. Так?
– Нет.
– А как же?
– Я копии со стразов делал, – сказал Дублет.
– Допустим, что так. Тогда вам придется ответить на другой вопрос: кто вам дал стразы, с которых вы делали копии?
Не ответить он не мог. Кого же он назовет? Дублет выбрал не самый лучший для себя вариант…
– Пушок.
– Кто? – переспросил я.
– Пушков Иван Федорович. Он мне дал стразы.
– Вы в этом уверены?
– Как было, так и было. А верить иль не верить – дело уж ваше. Дал мне Пушок и говорит: «Сделай, говорит, Леша, такие же, чтоб не отличить». Вот я и сделал…
– Так и писать?
– Так и пишите.
– Хорошо. Записал. А теперь следующий вопрос. Хорошо вам известный владелец ювелирного магазина в Верхних торговых рядах Глазуков рассказал мне, что вы недавно продали ему жемчуг.
– Жемчужные стразы?
– Нет, не стразы, а жемчуг. Вы продали ему за две с половиной тысячи золотых рублей тридцать семь жемчужин, в том числе черную парагону и две кокосовые жемчужины грушевидной формы. Вспомнили? А то, если забыли, я могу пригласить сюда Глазукова и его приказчиков. Они освежат вашу память. Распорядиться?
– Да чего уж тут… – сказал Дублет. – Я не отпираюсь – продал.
– Так вот. Все эти жемчужины были изъяты у Глазукова и изучены специалистами. Специалисты дали заключение, что черная парагона украшала митру патриарха Никона, которая хранилась в ризнице, а кокосовые жемчужины были вделаны в золотую звезду Екатерины II из той же патриаршей ризницы.
Дублет поежился. Дряблая кожа на его скулах обвисла. Он молчал.
– Что скажете?
– А что говорить-то? По-вашему выходит, что ризницу я брал, что ли?
– Вам лучше знать.
– Не брал я ризницу…
– А кто «брал»?
– Не знаю.
– Незнайка на печи лежит, а знайку на веревочке ведут, так, что ли?
– Да уж на печи у вас не полежишь, – окрысился он. – Было бы место на нарах…
– Как у вас оказался краденый жемчуг, который вы продали Глазукову, тоже не знаете?