Рубиновая верность
Шрифт:
Я встала перед ними, мучительно размышляя над пунктами «а» и «б». Когда решила, что Наташку можно вполне рвать на куски, она с большим вызовом спросила:
– Что тебе здесь нужно, Маргарита?
– Мне нужен Зацепин, – глухо ответила я.
– Зачем?
– Он знает.
Наташка посмотрела на Ленечку с интересом и без всякого испуга. Еще бы! Он только что целовался с ней, а не со мной. Мало ли, может, Зацепин должен передать мне тетрадь по физике или какой-нибудь учебник?
– Ты знаешь? – на всякий случай спросила она бывшего Цыпу.
– Знаю, – ответил он.
– Тогда
– Пошли, – согласился он и, оставив обомлевшую Наташку в тамбуре, отправился вслед за мной.
В замызганном подъезде нашего дома мы целовались с ним до одурения, до распухших губ и ломоты в затылках.
– Как ты мог с Наташкой? – спросила я его.
– Поцелуи с другой нисколько не мешали мне ждать тебя, – очень нестандартно ответил Ленечка.
– То есть… ты уверен был, что…
– Я всегда знал, что ты – моя женщина. Как только впервые увидел в шестом классе.
– Что ты несешь, Ленечка?! Как ты мог думать об этом в шестом классе, жалкая низкорослая Цыпа?!
Зацепин не обиделся. Он улыбнулся и ответил:
– Конечно, тогда я думал по-другому. Я думал, что вырасту и непременно женюсь на тебе.
– Врешь!
– Честное слово!
– Ты и сейчас хочешь на мне жениться?
– Я на тебе обязательно женюсь.
– А если я не соглашусь?
– Куда ты денешься? – шепнул мне в ухо Ленечка и поцеловал в шею, в ямочку между ключицами.
Я тут же поняла, что действительно никуда от него не денусь, во всяком случае, в ближайшем обозримом будущем. Я ничего не испытывала от поцелуев бравого студента горного института Кашина, но считала, что так и должно быть. Большого опыта в этих делах у меня к тому времени еще не накопилось. От Ленечкиных губ по моему телу разлилось какое-то странное, не испытанное доселе томление и даже почему-то сильно захотелось заплакать. Я подняла на Зацепина повлажневшие глаза, и он сказал мне то, что я уже сотни раз читывала в его записках, но никогда не воспринимала всерьез:
– Я люблю тебя, Рита. И буду любить всегда. Всю свою жизнь.
Тогда я еще не знала, насколько страшное признание делает мне Ленечка. Тогда оно мне в целом понравилось. А в частности я считала, что как только бывший Цыпа мне надоест или подвернется кто-нибудь получше, так я и отправлю его обратно к Наташке Ильиной. Пусть пользуется.
Кстати сказать, Наташка без боя сдаваться не собиралась. Она черной тенью таскалась за нами с Зацепиным, лила слезы и грозилась плеснуть мне в лицо заблаговременно украденной в кабинете химии концентрированной серной кислотой. Я смеялась и подзуживала ее, а Ленечка без конца перед ней извинялся за поруганные надежды и проводил разъяснительную работу на предмет того, насколько опасна концентрированная серная кислота и как здорово можно влипнуть, если использовать ее не по назначению.
Однажды Наташка коварно поджидала меня в нашем подъезде, где какие-то сволочи вечно выкручивали лампочки. Выступив из темноты, она странным гортанным голосом произнесла:
– Последний раз прошу тебя, Маргарита, оставь Ленечку… по-хорошему…
– Неужели и впрямь плеснешь в меня кислотой, если все окажется по-плохому? – спросила я уже без всякого гонора, потому что обстановка
Наташка затащила меня в темный и вонючий угол у мусоропровода, куда нормальный человек поостережется заходить без сопровождающего лица. К моим ногам жалась помойная кошка и издавала гадкие надрывно булькающие звуки. Очень хотелось пнуть ее ногой, но я боялась, что она за это ответно вцепится в меня когтями и зубами.
– Я люблю Ленечку, Ритка! – прорыдала Наташка. – А ты, мерзкая собака на сене, просто делаешь мне назло!!
– С чего ты взяла? – как можно решительнее рявкнула я. – Я не назло! Я…
– Ну что ты?!! Скажи, что?!!
– Я его тоже… люблю…
Люблю… Я впервые произнесла это слово, и меня тряхануло, будто от разряда электрического тока. Оно, это слово, никогда ничего серьезного для меня не значило. Оно было расхожим и затертым, как мелкая монета. Слишком часто мне признавались в любви, слишком часто я читала его в мальчишеских записках, и не только Ленечкиных. Его же с восьмого класса все эти годы твердил мне Володя Кашин. Я была уверена, что сама в эти игры играть никогда не буду. Для чего нужно это одно-единственное слово, которое все говорят друг другу без всяких вариаций? Чтобы обозначить естественное половое влечение? Вполне можно обойтись и без всяких обозначений! И вот тебе на! Оказалось, что это «люблю» действует, как наркотик! Моментально вводит в состояние эйфории! Мне захотелось еще раз испытать это сотрясение всего организма в ответ на, казалось бы, случайное сочетание букв.
– Я… люблю его, – повторила я еще уверенней, и мне опять перехватило горло, как тогда, когда я представляла Ленечкины поцелуи с Наташкой.
В грязном углу за мусоропроводом я не только поняла смысл слова «люблю». Я совершенно четко осознала, что Ленечку именно люблю. Люблю. Я сказала Наташке об этом еще раз, и она поняла, что я говорю правду. Она крикнула на весь подъезд: «Не-е-е-е-ет!!!» – и что-то выхватила из кармана куртки. Потом жутко взревела кошка, а меня что-то пребольно укололо в ногу.
– Ты бы пожалела об этом, Наташа…
Я поняла, что эти слова говорит неизвестно откуда возникший Ленечка, и метнулась к нему. Я хотела, чтобы он спас меня от Наташки, но он уже и так спасал. Он, оказывается, схватил ее руку, когда Ильина собиралась плеснуть в меня из заблаговременно открытой пробирки. В результате пострадала помойная кошка, которой кислота разъела бок, а на мою ногу попала лишь крошечная капелька. Наташку в коматозном состоянии мы вдвоем с Ленечкой с трудом доволокли до ее собственного дома.
– Откуда ты взялся? – спросила я того, кого уже любила изо всех сил.
– Сам не знаю, – задумчиво произнес он, – почему-то мне вдруг немедленно захотелось увидеть тебя.
– Это судьба, Ленечка… – проговорила я и сморщилась, потому что ногу сильно щипало. На колготках чуть пониже колена правой ноги была маленькая аккуратная дырочка.
– Что? Неужели кислота попала? – сразу понял Зацепин. – Надо срочно нейтрализовать… хотя бы содой… Давай к нам!
До Ленечкиного дома действительно было ближе, чем до моего, но никому из взрослых показывать кислотную язву не хотелось.