Рубиновый вторник

Рябцев Андрей

empty-line/>

На следующее утро она разговаривала с растениями. Присоединяла к листьям медные нити, смотрела, как дёргаются стрелочки.

— Меряешь душу? — он улыбался, наблюдая, как она, опустившись на колени, беседует с травой. — Спроси, у них есть хлорофилл? Пусть признаются, пока не взял на гербарий.

Стрелки на датчике испуганно заметались.

— Они реагируют на агрессию.

— Чушь. Это просто амперметр.

— Используя даже простой прибор, можно общаться с природой, — её голос проходит через

стекло скафандра, придавая воздуху звонкость.

— Вилка и нож тоже приборы, — он разводит руками.

— К сожалению, у мужчин так принято — изучать мир, вооружившись ножом и вилкой.

— А что, при помощи детектора лжи лучше?

— Детектор лжи можно применить и к человеку. Природа человеку соврать не может, а вот он ей — сколько угодно.

— Я почти всегда говорю правду, — он улыбается.

— Ты когда в последний раз стихи читал?

— В школе… Да, и я знаю гимн.

— Вот поэтому ты и не всё понимаешь, что происходит.

— Здрассьте, пожалуйста. — «Ну да если в Сибири шпарить креветок, то их детки в Америке начнут дёргаться. Что же теперь — креветок не есть? Или беседовать с ними о космосе?»

В это время их коротышка робот подбирается к дюне с зелёными камнями. Момент, и он попадает в ловушку.

Воронка открывает беззубый рот, вихрь поднимает робота, обрушивает в глубину бездонной глотки и укрывает песком.

Они восклицают дуэтом, голоса сплетаются в единую волну, она упруго бежит по каньону.

— … А ты туда хотел идти.

— Однако. Если б этот камень не рухнул, мы сами сыграли бы в яму…

«И кстати, что в этом камне блестело?»

Он взобрался ко мне на плечо и заглянул в лицо.

Потом размахнулся и заехал мне кайлом под глаз и глаз упал на красный песок.

Теперь уже — наверное, красный песок. Потому что он стал зелёным.

Удар — и зелёный цвет пропал тоже.

Темнота.

— Смотри, да это же рубин… Здоровый…

Может быть и рубин. Теперь я не вижу ничего. Но глухим стать не могу. Чувствую звук всем телом.

— А второй — сине-фиолетовый андродамант с жёлтым зрачком.

— Красивый.

— Плиний говорил, что этот самоцвет имеет свойство укрощать страсти. Но по сути — это кристалл фторида кальция.

— Прямо, как два глаза — красный — рубин, другой — этот андро… фторид.

— Занятно, что они рядом выросли. У них даже корни срослись. Тандем — рубиновый фторник. Держи, дарю. И пойдём, здесь небезопасно…

Я лежу в темноте. Даже звёзд на небе не вижу. Только слышу эмоции и мысли. Свои и чужие.

Вот что-то тёплое. Как будто погладили меня изнутри.

Это чувства травы.

Скалы в каньоне стоят молчаливой стеной. Но я чувствую, что они меня поддержат, если я попробую встать.

Наступление утра ощущаю, потому что далёкое солнце чуть греет плечи.

Кто-то пришёл и стоит рядом.

Оказывается, можно видеть не только глазами.

Я увидел её.

— Этот камень сдвинулся с места…

Тишина.

— Хотел бы я знать, кто его поставил вертикально.

Теперь я чувствую, что и он поблизости.

— В Долине Смерти, — говорит она. — В Неваде, есть камни, которые передвигаются сами по себе. Как живые.

Ещё бы им не передвигаться. Они и сейчас зашевелились. Чувствуют, что с их братом не всё в порядке.

— Смотри, твоя трава зацвела белыми цветами.

— Нет, это у них листья были свёрнуты на ночь белой стороной наружу. Чтобы не терять влагу. Сейчас снова раскроются. Снаружи листья синеватые, потому что солнца мало, и они должны впитывать инфракрасные лучи…

Продолжая разговаривать, она прикрепляет ко мне металлические пластины, те чуть дрожат, она меряет силу тока, сопротивление.

— Давай быстрее, — он торопит. — По расчётному времени, мы должны быть на базовом корабле ещё вечера, в понедельник. А сегодня уже вторник. И всё из-за твоего заскока опытов с первичной перцепцией.

— Это не заскок, солнышко, а женская интуиция. Встань подальше, от тебя идут помехи.

Она задаёт мне вопросы, ждёт ответа.

— Есть реакция, — она волнуется. — Но он не может отвечать «да» и «нет». Может только давать понять «нравится» или «не нравится». Он довольно эмоционален. Я бы сказала, эмоциональней, чем ты.

Чувствую, она улыбается.

— Дурдом, — говорит он, а сам нервничает, оглядывая скалы, держит наготове оружие. Трогательная наивность.

«Да, от него мало проку, — думает он. — Но это успокаивает».

Она спрашивает. У неё сложные вопросы.

Были ли здесь живые до них? И если были, то куда исчезли? Есть ли тут такие же, как я, и сколько мне лет?

Но я не могу ей всё объяснить при помощи своих эмоций, которые она меряет своим прибором.

Я не могу сказать, сколько мне лет и я не помню, как я здесь появился. Есть ли тут другие такие же? Другие камни, песок, воздух? Мы все сделаны из одних кирпичиков, и ты тоже.

Так задумано, или так получилось. Не знаю почему. В этот мир можно прийти и не знать, где выход, но мы пришли, и даже не знаем, где вход.

Я не знаю, куда исчезли те мягкие живые, что были прежде, я только помню, они переживали, что в их небе пропали облака. Я знаю что, как и у вас, здесь полярные шапки, которые тают весной и по каньонам бежит вода, что, как и у вас, атмосфера здесь была плотнее, а потом часть её забрал космос, когда она перегрелась. Я не знаю, может ли так быть у вас или нет.