Рудольф Абель перед американским судом
Шрифт:
Он лежал на койке и сквозь прутья клетки разглядывал двух стороживших его конвоиров.
Чего они боятся? — подумал Абель. Было совершенно ясно, что дело шло к обмену. «Удирать» было ни к чему.
— Неужели они думают, что я попытаюсь покончить самоубийством! Дураки!
И с этой мыслью Рудольф Иванович уснул и спал довольно хорошо, так как очень утомился за время пути.
Рано утром пришел Донован и рассказал, что примерно через час произойдет обмен.
— Вы не боитесь возвращаться домой? — спросил Донован.
— Конечно, нет, — последовал быстрый ответ.
Вскоре Донован
Вслед за ними вывели и Абеля из его последней тюрьмы и усадили в машину. По бокам уселись два гиганта — конвоира, ростом более двух метров и весом килограммов по 130 с лишним. Кроме них в машине находился еще один человек из числа прилетевших вместе с Абелем из США.
Когда машина уже ехала по Берлину, он повторил вопрос, который уже ранее задавал в самолете.
— Вы не опасаетесь, полковник, что вас сошлют в Сибирь?
— Зачем? — ответил Абель.
— Подумайте, еще не поздно, — продолжал американец.
Абель только усмехнулся и отвернулся от него. Около пяти лет к нему пристают с одним и тем же. Говорить что-либо было противно. Да и не к чему.
Машина затормозила у моста. У входа большая доска оповещала на английском, немецком и русском языках: «Вы выезжаете из американской зоны».
По ту сторону Абель заметил группу людей в штатском и среди них одного своего старого товарища по работе. На середине моста Донован беседовал с советскими представителями.
Один из сопровождавших Абеля американцев подошел к ним и вскоре подал сигнал приблизиться.
Неторопливым шагом Абель направился к середине моста.
«Окруженный здоровенными охранниками, появился Рудольф И. Абель, изможденный и выглядевший старше своих шестидесяти двух лет. Пребывание в тюрьме в Америке оставило на нем заметный след. Теперь в самый последний момент он держался только благодаря выработанной им внутренней самодисциплине», — такое воспоминание осталось у Донована о последней встрече со своим подзащитным.
Напротив Абеля, у белой черты, разделявшей Глиникер — брюкке ровно пополам, между двумя мужчинами стоял молодой, высокий, краснощекий человек. [11]
«Пауэрс», — догадался Абель, в первый и последний раз в жизни внимательно разглядывая человека, чья судьба так случайно переплелась с его собственной.
Абель взглянул на часы. Они показывали 8 час. 45 мин.
«Представитель СССР громко произнес по — русски и по — английски: «Обмен!» Уилкинсон вынул из портфеля какой-то документ, подписал его и передал мне. Быстро прочел — он свидетельствовал о моем освобождении и был подписан президентом Джоном Ф. Кеннеди! Я пожал руку Уилкинсону, попрощался с Донованом и пошел к своим товарищам. Перешел белую черту границы…, и меня обняли товарищи. Вместе мы пошли к концу моста, сели в машины и спустя некоторое время подъехали к небольшому дому, где меня ожидали жена и дочь.
11
Из тюрьмы Пауэрс писал своей семье: «Со мной обращаются гораздо лучше, чем можно было бы ожидать. Я получаю больше пищи, чем могу съесть, и много сплю… Я
Кончилась четырнадцатилетняя командировка!»
Так, в свойственном ему сдержанном, даже суховатом тоне Абель описывает момент своего освобождения.
На этом, собственно, и можно было бы закончить наш рассказ о произволе американского суда и мужестве советского гражданина перед американским судом. Но читатель вправе спросить о дальнейшей судьбе полковника.
Абель давно дома, с семьей. К его правительственным наградам прибавился орден Красного Знамени за мужество и стойкость, проявленные в сложной обстановке перед лицом классового врага.
Несмотря на свои 70 лет и перенесенные испытания, Рудольф. Иванович бодр и продолжает заниматься делом обеспечения государственной безопасности СССР, которому посвятил свою жизнь. Передает свой богатый опыт молодым чекистам.
Вспоминая пережитое, Абель говорит, что все то время, пока он находился в американской тюрьме, его поддерживала уверенность в том, что на Родине делается все возможное, чтобы помочь ему. А увлечение математикой и искусством, постоянный труд помогли сохранить душевное равновесие, переносить тяготы тюремной жизни.
Ну, а Хейханнен. Что стало с этим предателем?
После суда над Абелем он окончательно спился. 17 февраля 1964 г. в «Нью — Йорк джорнел Америкен» и в других американских газетах появилось сообщение о том, что Хейханнен «погиб в таинственной автомобильной катастрофе на одной из дорог США».
Никто не сожалел о нем.
Донован умер. Рудольф Иванович с теплотой вспоминает о нем. Он считает, что как адвокат Донован сделал все, что было в его силах, и честно отстаивал интересы своего подзащитного. Чтобы как-то лично отблагодарить Донована, Рудольф Иванович, помимо гонорара, послал ему в августе 1962 года небольшой подарок и письмо.
«Дорогой Джим!
Хотя я не коллекционер старых книг и не юрист, я полагаю, что две старые, изданные в XVI веке книги по вопросам права, которые мне удалось найти, достаточно редки, чтобы явиться ценным дополнением к вашей коллекции. Примите их, пожалуйста, в знак признательности за все, что вы для меня сделали.
Надеюсь, что ваше здоровье не пострадает от чрезмерной загруженности работой.
Искренне ваш Рудольф».
К письму были приложены два редких издания «Комментарии к кодексу Юстиниана» на латинском языке.
Донован очень гордился этим подарком и полностью поместил письмо Абеля в своей книге…
Передо мной сидит Рудольф Иванович. Он, как всегда, хорошо выбрит, по — молодому сухощав и подтянут. Углубился в чтение моих записок и не замечает, что чай уже остыл.
А у меня в памяти всплывают слова Владимира Ильича Ленина, сказанные им на митинге — концерте сотрудников ВЧК 7 ноября 1918 г. Ильич говорил, что главное для чекистов — верность.
И еще вспоминается постановление ВЦИК о награждении Ф. Э. Дзержинского орденом «Красного Знамени». Там, в частности, было сказано, что Дзержинский всегда ставил интересы рабочего класса «превыше всех иных соображений и чувств».