Рухнувшие небеса

Сьюзен МакКлайн

Не сомневаюсь, что он — перфекционист. Озабоченный перфекционист.

— Знаю, какого тебе, но пойми, все это не делается просто так, чтобы довести тебя до изнурения или дать «билет» прямиком в психушку.

Я хмыкнула, рассматривая высокие дома в несколько этажей.

— Да ну?

Парень зашевелился и, похоже, стал на шаг ближе ко мне, заставив мой пульс пуститься вскачь. Я не знала, почему он так действовал на меня и на мое сознание, и, пожалуй, не хотела знать вообще.

— Скай, ты должна понимать, какая лежит на тебе ответственность, — раздался его голос вновь.

Я с ужасом опустила глаза к своей правой руке, не представляя, как смогу сделать все, что должна. Только

сейчас на меня обрушилось коварное осознание того, что до моего дня рождения, до дня, когда мне исполнится восемнадцать и во мне (если верить) пробудится какая-то сила, осталось меньше, чем две недели. Страх загреб меня в свои тесные объятия, не уступая место другим эмоциям. За эти — быстренько сделала расчет в голове — двенадцать дней я должна буду извлечь вторую часть пророчества из… Чистилища, потом, собственно, исполнить свое… великое предназначение. И да, за такой короткий срок меня наверняка будут пытаться убить вновь, и, учитывая это, я должна быть крайне осторожной и просто обязана как-то дожить до восемнадцати лет.

Круто. Не считая того, что меньше, чем за две недельки я могу склеить ласты или сойти с ума окончательно, моя жизнь, наконец, приобрела какой-то смысл. Я здесь лишь по тому, чтобы загнать уродских тварей обратно в Ад и тем самым спасти человечество от них. И я буду стараться всеми способами сделать то, что от меня требуется, ведь почахнуть этому миру во тьме — ни за что не позволю.

— Я понимаю, — прошептала я, сжимая руки в кулаки и размышляя над тем, каковы мои шансы выжить за такое короткое время. Если меня не станет, то будет плохо. Очень плохо.

— Почему ты дрожишь? — произнес он немного удивленным тоном.

Что меня трясло, я заметила лишь сейчас — и как давно это началось? Мысли о грядущем навеяли на меня панику, и если бы не было здесь Габриеля, я могла бы убежать куда-нибудь и расплакаться, прекрасно осознавая, что из-за любой моей оплошности может что-то пойти не так.

— Скай? — Я почувствовала теплые ладони Габриеля на своих плечах; глаза предательски защипало — всегда, когда меня пытались успокаивать или утешать, я, вопреки своим желаниям показать себя с сильной стороны, раскисала на глазах у всех. Мне незачем была эта показуха перед падшим, и когда он попытал удачу развернуть меня, я отмахнулась от него, делая шаг к окну, но тут же потерпела крах — ему удалось резким движением поменять мое направление. Оказавшись к нему лицом, я закрыла глаза, где собрались блестящие капельки слез. Я не буду ныть перед ним. Ни за что. Он не должен думать обо мне как о слабом звене. — Эй, посмотри на меня.

— Нет, — горьким голосом ответила я, чувствуя, как неприятный ком танцует в горле.

Необыкновенно теплые ладони Габриеля нежно скользнули к моим щекам и обрамили их, отчего я забыла, как дышать. По всему моему телу прошелся электрический ток, и, клянусь, я издала еле слышимый стон… облегчения? В какой-то степени мне нравилось, что меня хотели успокоить. Мне нравилось, что это хотел сделать Габриель, от которого подобное я уж точно не ожидала. Сейчас он не казался мне придурком, каким был постоянно, а казался… совершенно иным. Чувственным. Мягким. И настоящим….

— Я не прошу невозможного, верно? — сиплый голос щекотал мое ухо, дыхание ласково ложилось на кожу, мгновенно покрывшуюся мурашками. — Просто открой глаза. Я хочу, чтобы ты посмотрела на меня. Пожалуйста…

Из-за его последнего слова внутри меня будто что-то переключилось, и я распахнула веки. Совершенно рядом находилось красивое лицо Габриеля: высокие скулы, пухлые, чуть приоткрытые губы, матовая кожа, отливающая золотом, и самые загадочные глаза, смотря в которые забываешь о существовании всего вокруг. Парень, наверное, сам не

понимая того, что делает, поглаживал большим пальцем мой округленный подбородок. Он был совершенно другим сейчас. На нем не было той идиотской улыбки, навевавшей на меня приступ ярости, не было в его действиях ни намека на шутку, а также, на нем не было… футболки. И эта ситуация казалась мне чертовски интимной. Сексуальной. Взрывающей все внутри и порождающей в животе хоровод бабочек. Я не могла отныне думать ни о чем другом, кроме него. Мне хотелось врезать себе или того похуже, хотелось напомнить, какой Габриель на самом деле врунишка и козел, но я не могла сделать ничего из перечисленного, глядя в его прекрасное и по виду искреннее лицо, выглядевшее напряженно.

— Так лучше, — заметил он, и одна моя сумасшедшая часть была согласна с ним. — Ты не должна пугаться того, что будет. Несмотря ни на что, знай, я всегда рядом и помогу тебе во всем. Во всем. Слышишь? — Когда я, словно завороженная кивнула, прокручивая несколько сотен раз эти слова, он продолжил, и его приятный голос ворвался в мой затуманенный разум: — Даже в исполнение пророчества, если понадобится. Если хочешь, я наплюю на все и пойду вместе с тобой в Чистилище за второй частью.

Я не могла понять, почему Габриель говорил такое, если ему было в какой-то степени пофиг на меня. Возможно, а точнее — сто процентов, он волновался за то, что со мной может что-то случиться, и пророчество уже нельзя будет исполнить никогда. Он дорожил мной не так, как хотелось бы. Задачей Габриеля было и остается — охранять меня, и он не может ее провалить, ведь наверняка за это его по головке не погладят.

— В этом нет надобности, — призналась я; мой голос предательски дрогнул. Я безумно желала отбросить руки падшего со своего лица, но не могла, так как знала — сделаю такое, лишусь приятного тепла, растекающегося по коже, лишусь ощущения его приятной кожи на щеках. — Если требуется, я пойду туда и достану, что нужно. Сама.

Я совершенно не осознавала, на что сейчас подписалась по собственному согласию, поэтому пока оставалась спокойной, глядя на Габриеля и чувствуя, что вот-вот заплачу перед ним. Наступающие слезы покрывали пленкой глаза, и я не понимала, чем именно они вызваны: расстройством насчет напускных слов и эмоций парня или жалостью к самой себе — а похоже и тем и тем одновременно.

Габриель заметно напрягся, убирая ладони с моего лица. Я чуть ли не захныкала, когда ощутила, что его тепло, оставленное на моих щеках, мгновенно испарилось.

— Мне очень жаль, — прошептал он, делая шаг назад. Еще чуть-чуть и я бы рефлекторно его остановила или кинулась в его сторону.

— Что? — не поняла я и надломила бровь. Быстро заморгав, не дала слезам возможности скатиться по лицу.

Габриель окинул меня печальным взглядом, заставляя меня еще больше удивиться, что он все-таки не запрограммирован на одни лишь улыбки и глупые ухмылки. Твердые мышцы натянулись на груди, когда он начал кусать губу.

— Мне жаль, что эта Избранная — ты. Ты не заслуживаешь того, что может с тобой вдруг произойти по моей вине.

Я не верила его словам. Не верила, что они были искренними. Габриель Эйнсфорд не тот тип парней, которые способны сочувствовать или проявлять признаки жалости. Тем более, он — падший ангел, о чем вообще речь? Он испорченный ангел, любящий вкушать людские удовольствия, судя по тому, каким я его видела в «Мо» и сколько слышала о его персоне «хорошего» от Карен. Разве тот, чей амплуа — шататься по бабам и бросать их после одной бурной ночки (я уже не говорю о другом), может проявлять хоть толику сочувствия к девушке, о которой практически ничего не знает и которую наверняка ради чертова удовольствия поцеловал сегодня?