Руигат : Рождение. Прыжок. Схватка
Шрифт:
– Ну что, опять поцапались? – лениво спросил Сэм, когда мастер-сержант вернулся к своим ящикам, укрытым тентом, и пнул занявшего его место товарища в подошвы армейских ботинок.
Банг только выругался в ответ.
– А ты подшути над ним, – предложил старый приятель, скорешившийся с Бангом еще в учебной роте, в такой далекой отсюда Джорджии, где Розенблюм, тогда носивший только капральские нашивки, гонял новобранца Сэма. Уж ему-то было известно, как может пошутить старина Джо.
Помнится, Джо назначили на дежурство как раз перед Днем Благодарения. И надо ж было такому случиться, что в их подразделение позвонила какая-то из этих чопорных белых леди.
Он едва не поперхнулся. Заявить такое нью-йоркскому еврею?! Но сбить Розенблюма с толку не так-то просто. Поэтому он твердо отчеканил в трубку: «Вас понял, мэм! Самолично проверю, чтобы их там не было!»
И выполнил-таки обещание. Толстый Том, возглавлявший откомандированную пятерку, потом долго зарабатывал себе на пиво, рассказывая, какое выражение лица было у отворившей им дверь благообразной белой леди в кухонном фартуке, когда она обнаружила у своего порога пятерку одетых в военную форму негров.
«О боже! – всплеснув руками, пробормотала ошарашенная леди. – Произошла какая-то ужасная ошибка…»
«Никак нет, мэм, – браво отрапортовал Толстый Том. – Наш сержант Розенблюм никогда не ошибается!»
Мастер-сержант скрипнул зубами:
– Уж я бы подшутил… Да уж… Да только если я подшучу так, как у меня руки чешутся, то майор Бабберидж мне этого в жизни не простит, а меньшего сопляк не заслуживает… Ладно, вали с моего места!
Сэм, нарочито кряхтя, сел и с хрустом потянулся. В этот момент из-за штабеля ящиков послышался голос часового:
– Эй, Банг! Тебя там комбат вызывает.
Розенблюм зло сплюнул:
– Ну вот, уже нажаловался.
Сэм ухмыльнулся и молча развел руками. Мол, и рад бы помочь, но нечем. А затем нагло поинтересовался:
– Ты не против, если я еще поваляюсь?
Но Банг его уже не слышал. Он развернулся, проверил ладонью, точно ли по центру лба расположена кокарда на пилотке, расправил складки на поясе и, стиснув губы в нитку, зашагал вперед. Майор Бабберидж – это не какой-то там сопливый второй лейтенант, это серьезно…
Майор ждал его в своей палатке. Когда Банг подходил к ней, штаб-сержант Каллахен, по уже установившейся привычке гонявший на утоптанном пятачке перед палаткой майора провинившихся солдат, оторвался от этого увлекательного занятия и ухмыльнулся Бангу. У мастер-сержанта екнуло сердце. Неужели папаша Бабберидж после рапорта сопляка О’Коннела так сильно разозлился, что отдал приказ Каллахену погонять его, Банга, по этому импровизированному плацу будто зеленого новобранца? Вот позору-то будет…
– Сэр!
– А, Банг, это ты? Заходи…
Второй лейтенант О’Коннел был здесь. Как, впрочем, и остальные офицеры батальона. И несколько самых старых и опытных сержантов. У Джо мелькнула мысль, что майор решил устроить ему выволочку перед всем командным составом батальона, но тут же пропала. Папаше Баббериджу
– Итак, господа, – начал комбат, едва только Банг опустил свой сухопарый зад на раскладной стульчик, стоявший в самом дальнем уголке палатки, – поступил приказ грузиться на корабли. Через три дня мы отправляемся. И нам надо решить, что именно из того цыганского табора, в который превратился наш батальон, способно помочь нам лучше выполнить свою задачу. Потому что взять все, как бы этого ни хотелось некоторым присутствующим, – тут он обвел взглядом лица своих командиров, задержав его на некоторых из них, среди коих загорелая рожа Банга занимала отнюдь не последнее место, – мы не сможем.
И Банг понял, что его публичная порка откладывается. Похоже, второй лейтенант не выполнил угрозу и ничего не доложил комбату. Впрочем, особой радости это Бангу не доставило, потому что, как следовало из слов комбата, ему предстояло расстаться с большей частью того имущества, которое он все прошедшее время любовно собирал, будто птичка, зернышко к зернышку, выменивая у интендантов на дефицитное здесь виски или на джапанские трофеи. Тыловики всех армий во все времена очень неровно дышат к вещам, снятым в бою с трупов врагов. Возможно, потому, что сами не способны ни на что подобное…
Совещания майор Бабберидж устраивал всегда после получения приказа на выдвижение. И Банг участвовал в них вовсе не благодаря своей должности – он числился всего лишь заместителем командира взвода. Дело было в том, что полтора года назад мастер-сержант увлекся взрывным делом и за это время стал, как в шутку называл его майор, «секретным оружием батальона». Банг частенько проделывал с помощью взрывчатки путь там, где его не было, или поднимал в воздух позиции каких-нибудь особенно упорных джапов. Именно потому его «хозяйство» всегда было куда более объемным, чем у любого другого замкомвзвода…
Их батальон выбросили во второй волне десанта, когда парни, шедшие первыми, уже закрепились за узкую полоску пляжей, а очухавшиеся джапы успели подтянуть к занятым парнями из 2-й дивизии морской пехоты плацдармам резервы из глубины острова.
Прибрежную полосу они преодолели быстро. А вот как только углубились в джунгли, начались проблемы. В первый раз на ожесточенное сопротивление они наткнулись где-то в полумиле от побережья. Желтожопые оборудовали позиции на небольшой высоте, с которой хорошо простреливались все окружающие заросли. Наткнувшись на плотный огонь, батальон откатился назад и залег, огрызаясь выстрелами.
Джо Розенблюм некоторое время лежал за деревом, то и дело вытягивая шею и оглядываясь, а потом заприметил очень уютную ложбинку, куда почти не добивали очереди джапанского пулемета, и, ловко шуранув по-пластунски в сторону, скатился в нее.
Спустя пять минут там собралась довольно теплая компания. Первым к Бангу присоединился его приятель Сэм, затем по травяному склону съехал на заднице штаб-сержант Каллахен, за ним еще двое солдат-новобранцев, а последним в ложбинку сполз второй лейтенант О’Коннел. Молодой офицер весь перемазался в земле и траве, каска съехала на ухо, в глазах таился страх, но при этом он был здесь, на первой линии, и не проявлял поползновений притормозить и отсидеться в тылу. И Сэм, бросив на Банга изучающий взгляд, удовлетворенно кивнул, мол, похоже, сопляк не трус, а страх в глазах – чепуха, кто и когда не испытывал его в первом-то бою?