Рука в перчатке
Шрифт:
— Послушайте, вам ясно говорят, что спит ваш Фольц, в своей постели в Берчхевене, насколько это нам известно. Когда мы уехали, он оставался там.
Может, его и стоило посадить под замок, только мы не стали этого делать. С чего вдруг вы решили, что он у нас? Кто вам сказал?
— Никто мне не говорил. — Массивная грудь де Руде вздымалась от дыхания, как у борца-тяжеловеса. — Я приехал в Берчхевен в шесть часов, привез ему кое-какие вещи. Он рассказал мне про перчатки. Тогда я понял, почему вы расспрашивали меня, что я делал днем, о его пиджаке и перчатках в нем.
Но вы не правы. — Он обвел всех присутствующих взглядом. — Вы все ошибаетесь, мистер Мартин этого не делал.
— Чего он не делал?
— Не убивал мистера Сторса.
— Верно. Ну и что?
— Вот и все. Но я видел, что он встревожен, чего-то ждет. Я поехал домой. Но в десять решил перед сном увидеться с ним. Вы, понимаете, он вырос у меня на руках. Поехал назад в Берчхевен. Патрульный сказал мне, что все поднялись наверх, кроме мистера Рэнта и миссис Сторс, они были в студии.
Я поднялся в его комнату и постучал, но ответа не получил, вошел, но его там не было. Тогда я заглянул в комнату мистера Циммермана, но мистера Мартина не было и там. Я спустился в студию, спросил миссис Сторс, но она тоже не знала. Поэтому я решил, что вы забрали его, из-за перчаток. Подумал, вы отвезли его в тюрьму, поехал туда. — Де Руде распрямил свои могучие плечи. — Где он?
— Святой Михаил и все угодники. — Шервуда трясло от негодования. — Он такой же человек, как все. Возможно, в ванной.
— Нет, я там смотрел.
— Ну, значит, где-нибудь еще. Какой вы тупой.
Я думаю, может быть… Впрочем, какое вам дело, что я думаю… — Шервуд повернулся к патрульному и сказал: — Позвоните в Берчхевен. Скажите нашему человеку, чтобы он проверил, куда делся Фольц.
И пусть немедленно даст нам знать.
Патрульный вышел. Шервуд встал, потянулся и широко зевнул:
— Поедете со мной, инспектор? Это лучше, чем трястись обратно в Нью-Йорк. Тогда вам и поспать удастся всего три часа, в восемь надо быть здесь.
Все задвигались, стали разбирать свои шляпы.
Мэгвайр шептался с человеком из тюрьмы. Генеральный прокурор что-то мрачно внушал Брисендену, а тот уныло соглашался. Инспектор Кремер подошел к столу и помогал Шервуду собрать бумаги в его необъятный портфель. Про де Руде все забыли. Громко переговариваясь, собравшиеся потянулись к выходу.
Зазвонил телефон, патрульный снял трубку. С минуту поговорил и повернулся к начальникам:
— Харли докладывает, что Фольц у себя в комнате, в постели.
— Он входил к нему? Видел его?
— Да, сэр. Он вошел, и Фольц рассердился, что его будят.
— Угу. Где этот проклятый дурак? — Шервуд повернулся и увидел де Руде. — Вы все слышали? Он спит в своей постели. И нам бы всем не мешало соснуть. Кроме вас, таким толковым парням самое место в тюрьме, она давно по вас плачет. Поехали, инспектор?
Сильвия заснула. Она не собиралась этого делать, хотя и не спала всю ночь в субботу. А теперь, в десять вечера в воскресенье, в голове у нее царила большая суматоха, чем сутки назад, и было трудно дышать. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как нашли перчатки, которые она сама и купила. Стив Циммерман сделал свое экстравагантное предложение… его глаза она не могла забыть. Нарочитая невозмутимость Мартина, когда она рассказала ему о Стиве и его предложении, была тоже необъяснима.
Да еще эта выходка Дол, которую она не могла понять. Хотя Сильвия и пошла в комнату рано, как все остальные, но ее страшила длинная темная ночь впереди, в плену долгих и печальных раздумий о событиях, невольным участником которых она оказалась.
Но на самом деле хватило всего нескольких минут, проведенных в темноте, после того, как она надела пижаму, быстренько умылась, выключила свет и нырнула в постель, чтобы заснуть. Молодые нервы, не привыкшие к подобным испытаниям, требовали отдыха, и противиться этому было нельзя. К 10.20 она спала как убитая.
У патрульного Харли, на посту в прихожей, давно уже не было такой тяжелой ночи, если учесть, что речь сначала шла о том, чтобы просто покараулить дом, погрузившийся в сон. Сначала примчался де Руде, шмыгал взад-вперед, потом наконец около одиннадцати из студии вышли Рэнт и миссис Сторс и разошлись по комнатам, затем в двенадцать позвонили из штаб-квартиры, пришлось плестись наверх к Фольцу, проверять его. Через полчаса после этого снова здорово.
Харли только что вернулся с террасы — ходил за сигаретой, — как наверху раздался тихий стук. Он вслушался: стук повторился. Он прикинул что к чему и решил, что это его касается, раз сержант Квил вручил ему перед уходом нарисованную карандашом схему расположения комнат с гостями, и стал подниматься по лестнице.
Когда он ходил к Фольцу, то выключил свет в холле наверху. Пришлось включить его вновь. В коридоре направо не было видно ни души, тогда он свернул за угол и прошел в другой холл. Посередине находился мужчина, и Харли увидел, что это тот самый здоровенный детина, о котором сержант сказал, что он пил весь вечер напропалую, — кажется, его зовут Чишолм. Харли подошел к нему чуть ли не на цыпочках, но уверенно. Положение было щекотливое, но пьяный есть пьяный, пусть даже не на улице, а дома.
Он обратился, понизив голос:
— Кого вы ищете?
Лен Чишолм прислонился к двери, в которую стучался, и высокомерно поднял брови, но до ответа не снизошел.
— Выкладывайте: что нужно?
Лен оторвался от дверного косяка и наклонился к самому уху патрульного, прошептав с видом заговорщика:
— Садись, и я тебе расскажу. Давай сядем на пол.
Харли проворчал:
— Ну, налил зенки. Что тебе надо от Циммермана посреди ночи?
Лен пытался выпрямиться, но ноги его не держали. Он снова прильнул к косяку и повысил голос:
— Циммерман? — Тут он, похоже, врубился, что от него хотят. — Я с ним, прохвостом этим, и вовсе не собираюсь говорить. Даже если ты мне его подашь на серебряном подносе.
— А зачем к нему стучишься?
— Это не его дверь. Я шел проведать мисс Боннер, понимаешь? Только к ней!
— Это комната Циммермана.
— Ну да! — Лен повернулся и, упершись носом в косяк, стал в него напряженно всматриваться. Не поверил глазам, потрогал пальцем. — Скажи-ка, и правда. — Он зашатался. — К мужикам я посреди ночи не хожу, нет у меня такой привычки. Это уж ты мне поверь на слово. Ошибочка вышла. — Тут он оторвался от косяка и, держась за стенку, направился мимо патрульного заплетающейся походкой, но почти держась на ногах.