Рука водящая
Шрифт:
Обложка загорелась.
За его спиной опять зазвенел голос мальчика, и он вздрогнул от неожиданности.
— Что ты делаешь?
— Ты же видишь, что я делаю?
— Ты сжигаешь важные записи?
— Они вовсе не важные!
— Нет, раз ты сжигаешь, значит, важные. Ты хочешь от них избавиться. Ведь так?
— Мальчик, зачем ты следишь за мной? — рассердился Алексей Александрович.
— Я не слежу за тобой. Это та же самая птичка направила меня. Ты недоволен, что я говорю правду по поводу тетради?
Тем временем огонь на обложке потух. Алексей Александрович опять зажёг спичку.
— Ты разве не знаешь, что в лесу нельзя разводить костёр? Так возникают пожары.
Кто кому даёт урок?
Алексей Александрович на этот раз не рассердился, а засмеялся.
— Ты прав, — сказал он и потушил спичку.
— Ты очень хороший и умный, — и мальчик похлопал его по плечу.
— Спасибо за похвалу.
— А эти записи сжигать не надо. Они пригодится тебе.
— Откуда ты знаешь, что они пригодятся мне?
— Не знаю, но ты не сомневайся.
Алексей Александрович внимательно посмотрел на мальчика. Ему показалось, что находит в нём что-то магнетическое.
— Мальчик, скажи, ты не пропал у мамы, или она пропала у тебя?
— Какая разница, — улыбнулся мальчик, — мы разошлись и, когда нужно будет, найдёмся.
— А если ты у неё пропадёшь?
— Этого не случится.
— Откуда ты знаешь, что случится и что не случится? Возьму я, допустим, и заберу тебя.
— Ты этого не сделаешь.
— Почему?
— В этом нет необходимости.
Оба улыбнулись друг другу и остались довольны игривому разговору.
Подошла молодая красивая женщина.
— Здравствуйте! — сказала она незнакомцу и обратилась к мальчику. — Вот ты где. Пошли, нам пора!
— Мы скоро увидимся, а записи не сжигай, — сказал ему мальчик и пошёл за мамой.
«Какой самоуверенный», — подумал Алексей Александрович, провожая их взглядом.
Он положил тетрадь и спички обратно в портфель и медленным шагом направился к городу.
Автобусная остановка была недалеко. Он увидел, что мальчик с мамой ждут автобуса. На остановке кроме них никого не было. Он ускорил шаг — магнетическая сила мальчика притягивала его. Подъехал пустой автобус. Они подошли к дверям. Мама держала мальчика за руку, помогая ему подняться. В это время мальчик обернулся, тоже увидел его, споткнулся о ступеньку и упал на асфальт, ударив колено.
Видимо, ему стало больно, очень больно. Алексей Александрович понял это по тому, какую острую боль ощутил в колене в это же самое время.
Он подбежал к мальчику. Помог подняться и собрался было сказать что-то подбадривающее, но опередил мальчик, он улыбнулся ему, сказал «спасибо», а перед мамой извинился.
Они поднялись в автобус.
Алексей Александрович тоже поехал бы этим автобусом. Но пока он нагнулся, чтобы поднять с асфальта портфель, двери захлопнулись, и автобус тронулся.
Он глядел вслед удалявшемуся автобусу, и странное, весьма странное чувство начало овладевать им: ему показалось, что мальчик — это он сам, Алексей Александрович, мальчик этот — его детство! «Это же я?! Этот мальчик — я! Я узнаю себя в мальчике!» — подумал он с удивлением.
Сегодня понедельник, день приёма зачётов от студентов. Две недели чтения курса лекций по истории русской литературы шли по восходящей линии. Каждый день студенты всё больше увлекались вопросами, которые разбирал с ними их профессор. Резко изменилось у них отношение к вчерашнему своему учителю. Неожиданно для себя они обнаружили, какой он мыслящий человек и оратор.
— Профессор, можно ли привести на ваши лекции маму, она очень интересуется литературой! — спросил один студент.
— Можно, — добродушно ответил профессор.
— А я дедушку приведу, можно?
— Можно…
И последние три дня аудитория была переполнена мамами, дедушками, бабушками. Пришли даже несколько пап.
Восторг и удивление росли с каждым днём.
В конце недели профессор объявил:
— В понедельник будете сдавать зачёты.
Понедельник был тем днём, когда по плану завуча в классе Алексея Александровича должен был состояться прощальный праздник: учитель прощается со своим четвёртым классом, дети переходят в пятый, а учитель возвращается в первый. И начинается всё сначала.
Алексей Александрович пошёл к директору.
Тот обрадовался, увидев его.
— Хотел позвать вас сам… Пожалуйста, послушайте мои вчерашние стихи.
Он повлёк его к окну, достал из кармана лист, развернул его, отрешился от всего внешнего, погрузился в себя, и его правая рука начала обводить в воздухе поэтические абстракции. Он читал искусно и вдохновенно.
Я никогда детей не унижал. Бесился и от ярости дрожал. Как возмущался! Как негодовал! Но повода для мести не давал. В порыве утверждения добра Вершил я суд, Как будто отобрал Права на то у Бога Самого, И удивляя, и смеша Его. Неважно, Кто патриций, Кто плебей, Неважно, Кто сильней, А кто слабей, И даже, Кто глупей, А кто умней, Прости, Не так уж важно это мне. Но зло, оно есть зло, Хоть ты умри, И подлость— подлость, Что ни говори. Не примириться с этим, Не принять, И не понять, И боли не унять. Вот только дети… Лгут. Но ты им верь, Как верят Небу, Солнцу И Траве. Спасибо, Господи, Что удержал От злобы. Я детей не унижал.Он закончил чтение, но понадобилось минуты три, чтобы выйти из поэтического транса.
Алексей Александрович был зачарован стихами. Был восхищён самим директором, глаза которого излучали любовь.
— Вы истинный поэт… — сказал он со всей искренностью.
На лице директора засветилась улыбка благодарности.
— Я бы хотел издать сборник стихов, — сказал он с какой-то застенчивостью, даже чуть покраснел, — не согласились бы вы стать моим редактором?
Алексей Александрович смутился: не ожидал такого лестного предложения.