Рука
Шрифт:
Не желаете говорить на эту тему? Ну, и хер с вами! Тогда давайте обедать. К папеньке мы еще вернемся. После обеда займемся маменькой… Завтра в двадцать ноль-ноль состоится ваш раэговор с Парижем, с мадам Гуровой. Зять с дочерью тоже там? Молодцы! Славно гуляете по буфету! Лазурный берег… Косметическая клиника в Бордо, Я бы вашей супруге натянул на зажравшуюся харю морщины вот этой рукою быстрей и почище тамошних шарлатанов… Кое-какой текст разговора выдаст вам Рябов… Мелькнула мыслишка проорать что-нибудь в трубку? Нет? Не верю. Или вы уже так подавлены, что все – до лампочки? Тоже нет? Значит, тогда вы уверены в не-про-хан-же любого хулиганства. Угадал? То-то! Поэтому не пытайтесь хипежить. Рябов осерчает и переломает вам пару ребер. Это ни к чему… Пусть ваши родственнички спокойно и бессовестно отдыхают в капиталистическом аду от нашего советского рая. Им продлят визу.
22
А помните, как отдали вы приказ перебить перед уходом из Одинки всех наших кошек и собак? Да, да! Лично вы. Вы ведь командовали дьяволятами, вы и приказ, естественно, отдали. Не я же и не Бухарин его отдавали. Ворошиловские стрелки! Пах! Пах!., Пах! Мя-яу… Ав-ав-ав!,. Ах, вы этого тоже не помните и призываете, впервые за всю нашу беседу, на помощь свидетелей. Кис, кис, кис! Хороший кот! Но я сиамцев не люблю. Трильби! Трильби! Ко мне. Этих я тоже не люблю. Я люблю замызганных Васек, Мурок, вечнобрешущих Шавок, Кабздохов, Пиратов и Жучек. Перебили вы их, перебили… Предполагаете, что это могло быть сделано исключительно из «гуманных» соображений? Для животного домашнего, по-вашему, лучше смерть, чем бездомность?.. Так, так…
То есть, как это вы требуете прокурора по надзору? Вы что, очумели? Может, жалобу в ЦК желаете тиснуть? – Не про-хан-же! Я – ваш прокурор! Я ваш Брежнев, Громыко и прочее политбюро! .. Не валяйте дурака и поймите, пожалуйста, сводить вас с ума я не собираюсь… Неужели так трудно понять, что я болтать хочу, болтать, отпустить язык на волю без конвоя, пусть себе мелет что угодно? Я же вслух говорю то, что думаю, первый раз в жизни, сука вы эдакая!
После того письмеца и партсобрания папеньку я вашего спокойно сгреб, и он сполна получил за все, сполна. Так мне, во всяком случае, тогда казалось. Маменьку я брать не стал. Она была славная, несчастная, верная и неповинная в преступлениях и делах своего мужика женщина. Она не отреклась от него, таскала передачки, писала письма Сталину и поседела, сдав сразу лет на двадцать от вашего, гражданин Гуров, гнойного предательства. Не тронул я ее, но папенька ваш думал, что жена его блядь. Он слышал инсценированные мной пьяные вопли на чекистских борделях. Он получал состряпанные моими мошенниками письма якобы от супруги, с проклятьями и чудовищными откровениями типа «ты никогда не удовлетворял меня, но я ради партии поддерживала в тебе иллюзии того, что ты прекрасный муж чина. Ты – дрянь! А вот твой следователь – романтик наших органов и чувств…» Грубо, конечно, глупо, не талантливо, но ведь и я тогда щенком был двадцатилетним, трясущимся и безумствующим от скрежета в душе комплекса гравюра Монте-Кристо. Мну все равно было, как и чем достать вашего папеньку. Главное – достать! И я доставал. Я его так достал, что… Впрочем, речь о том деле – впереди.
23
Граф Монте-Кристо… Все же какая-то падла стукнула, что это я промеж рог врезал возбужденному первой половой грохотухой активисту. Кандей. Семь суток… Хотя, нет! Не будем уходить от вашей маменьки, гражданин Гуров!,.
Она бродила, бывало, по ночам под окнами Управления, дожидаясь меня, бросалась в ноги, умоляла разрешить разделить судьбу мужа, помочь ему строить социализм в любых, даже каторжных условиях, ибо дело не в условиях, а в практическом соответствии нашим идеалам… Графу Монте-Кристо из НКВД не удалось спасти вашу матушку от высылки. От казни удалось. Я подсунул одному вепрю в удобный момент шедевр моих фармазонов ужасное, подлейшее заявление с понтом, как говорят урки, от бывшей жены врага народа Понятьева. Этого было достаточно. Караганда… Болезнь. Голодуха. Безысходность. Это чувство, между прочим, в те годы саранчовой тучею закрыло небо над одной шестой частью света. И сквозь саранчу пробивались к полюсу полярники, самолетики пробивались через нее в Америку, и дура ебаная Америка подставляла им ладошки, разевала рот от великодушного восторга и джентльменской зависти к загадочной стране, не успевшей вычесать вшей из буйных чубов и снять лапти, а уже покоряющей пространстео и время пламенным, установленным Сталиным вместо сердца, мотором.
Не замечали ни Мир, ни молодые энтузиасты вроде вас, ни вечно остающийся на свободе обыватель, ни Ромен Горький, ни Лион Толстой, ни Бернард Шоухов того, что самолетики, забрызганные саранчовой плотью тоски, летают на крови и серебрятся их крылышки втертым в дюраль серым веществом, добытым нашими славными чекистами из раздробленных черепов невинных жертв Террора Эдмундыча Ежова. Я повторяю: невинных жертв… Папеньку вашего к таковым не отношу, гражданин Гуров. Он и ему подобные получили от своих питомцев все, что сами заложили в код их поведения и морали.
Одна шестая часть света походила тогда на тюремную камеру, на территорию лагпункта, на бараки, где развернулась отчаянная рубка сталинскими суками ленинских блатных.
Мы еще вернемся, гражданин Гуров, к Террор Эдмундычу, к его метафизической подоплеке, если, разумеется, таковая существует, но не могу не поделиться с вами одним наблюдением. Происходившие целые двадцать лет события так потрясли социальные, культурные и нравственные стереотипы обывателя (к обывателям я отношу простых, как говорится, людей, не являющихся партийными, советскими и прочими функционерами), потрясли так, что обыватель подсознательно следовал здоровому инстинкту, активно включался в уничтожение всяких Шишек и мелкой сошки, воплощаеших в его воображении Силы Зла, и, считал свои действия благом, необходимым для очищения атмосферы бытия от удушливых миазмов разлагающегося на глазах Трупа Великой Идеи, служить которой заставляли насильно.
А знаете, гражданин Гуров, какого самого жирного товарища зайца уделал Иосиф Виссарионович на величайшей охоте всех времен и народов? Посадил на руководящие посты и способных и тупых оглоедов и вросли они в кресла, и внушилась им мысль, что крах власти это – их смерть, крах ихней привилегированной жизни, крах светлой беззаботности женушек, крах карьеры родственников и детей – новой касты, оградившей себя от глаз посторонних, то есть народа, заборами, секретной системой закрытого питания, снабжения, медобслуживания, отдыха, броневиками, персональными лайнерами, вагонами и т. д.
Да-а. Вот, кажется, еще один гаврик, неизвестно, посаженный или казненный мною, заговорил моими устами. Попадались, попадались мне молодчики, которые на допросах брякали такие вещи, от которых у моих коллег волосы опять же на лобках становились дыбом. А я запоминал, запоминал, хотя иногда мои собственные соображения были намного радикальней и «мракобесней» бесстрашных откровений «врага»… Странно, очень странно, что в память мою врезались лица гавриков ординарных, серых и тупых, а вот Личности, мстительно сводящие меня с ума голосами своими и мыслями, прячутся в подворотнях башки, аукаются, призраки безликие, не потерявшие однако лица перед смертью… Вы не замечали: меняется мой голос, когда я начинаю философствовать, и вы смотрите на меня такими глазами, как будто перед вами не я, а кто-то другой, с замогильной сторонки?.. Тот же, говорите, голос… Странно. Мне он иногда кажется не моим… Ладно. К Террору Ильичу мы еще вернемся…
Болтать с супругой будете приблизительно так: все нормально, здоров, хотя из-за влажности немного гнетет душу, Много читаю. Познакомился с интересным человеком. Часто встречаемся, беседуем, подружились. Судьба частенько сталкивала нас в прошлом, однажды даже виделись. С тех пор прошло немало лет. Вернетесь, познакомлю вас всех с ним… Привезите марочного ликерчика… Как Париж?.. Нет, не скучаю. Сплю неважно. Снятся отец и мать. Сны страшны, как в детстве… Поболтайте там с колдунами, к чему это снятся родители… Будто бы я предал отца, а мать уморил голодной смертью… Ужас!,. Не могу тебе не рассказать… плевать на франки! Неужели я дожил до того, что не могу лишних пару минут потрепаться с Парижем? Так вот: я лежу в ванной с шампанским. В ней плавают лепестки роз. Происходит что-то эротическое с невидимой нимфой, а мимо какие-то Силы, не люди, не конвоиры, именно Силы, ведут мать. Сама она идти не может. Она повисла на чьих-то бесплотных руках. От этого ее поступь кажется бесконечно тяжелой и в то же время совершенно воздушной.
– Васенька, сделай ты мне бутербродик, – просит мать, – я умираю, я ухожу, Васенька!
И ты веришь, Эля, онемели от шипучих пузырьков, онемели руки, и нимфа, сволочь, к тому же мешает. Вот и все… А отец так ужасно снится, что я лакаю седуксен, Ну, будет. Привет вам от моего приятеля. Целую. До встречи… Да! Забыл сказать! Еще мне снится дурацкая фраза «А что сказал дедушка в интимный момент бабушке?» Я напрягаю все свои силы, чтобы услышать ответ, но не слышу и в страхе просыпаюсь… Только не беспокойтесь… Стрессики во сне весьма полезны. Психика наша как бы репетирует очередную встречу с собачьим бредом бытия, тренируется, набирается сил, Без этого мы сходили бы на каждом шагу с ума! .. Целую!