Руки Геракла
Шрифт:
Я покачал головой – это меня не волновало. Мне как-то и в голову не приходило, что она может спать еще с кем-то.
– А ребенок…?
Теперь она поняла, что я хотел спросить, еще прежде, чем я сообразил, как именно поставить вопрос.
– Это хорошенький крепкий мальчик, Геракл. Если в нем и есть что-то странное, то я пока этого не обнаружила.
– Хвала богам, – искренне ответил я. – А как его зовут?
Мегана сказала, что назвала его Гиллом. Ей пришлось повторить это имя для меня.
Я подумал.
– Я никого больше с таким именем не знаю, – наконец сказал я.
– Это означает
Я сунул Гиллу палец, и он вцепился в него с удивительной силой. Только потом я понял, что это отнюдь не было подтверждением нашего родства, что у всех младенцев очень крепкая хватка.
– Нет, пусть зовется как есть. Ему такое имя дала мать, и мне оно нравится.
Наверное, я целую минуту провел с Меганой прежде, чем заметил то, что должно было броситься мне в глаза сразу же. На ней был металлический ошейник рабыни. Простое железное кольцо, которое носили низшие из низших, даже не серебряное или золотое.
– Это что еще такое? – воскликнул я, прикасаясь к нему пальцем.
– Это то, что есть, господин.
– Меня не господин зовут! Давай оставим это в разговорах между нами!
– Как желает мой господин. – Она улыбнулась, и я понял, что она просто дразнит меня.
– А теперь говори, кто надел это на твою шею. Ты никогда не была рабыней и не будешь.
Теперь она посмотрела на меня с некоторой тревогой.
– Это сделал раб, простой кузнец, и хотел он этого не больше, чем я. Не будешь же ты винить его!
– Ладно. По чьему приказу?
– Мне сказали, что по царскому, хотя сам царь никогда и ничего мне не говорил. Пока мне давали только легкие поручения, я только шила и вела учет утвари и припасам.
– Но почему?
– Никто не удосужился мне объяснить. Но мне кажется, что слуги, чьи отношения с господином не совсем правильно определены, как мои с господином Амфитрионом, могут быть проданы…
– Тихо! Оставь это. Законы – это такой лабиринт, что и Критскому до него далеко. Но что бы там ни говорил закон, царь или кто еще, тебя никому не продадут.
– Возможно, господин Амфитрион не уплатил дань, и я пошла в уплату…
– Молчи.
Мне очень хотелось ее поцеловать, но прежде я осторожно, ласково снял с ее шеи рабский ошейник. Мне показалось, что то место, где стояла царская печать, было самым слабым, потому я разорвал его прямо там. Почему-то в случае Гесионы я сомневался, но сейчас я был уверен в силе своих рук. Я скатал полосу металла в комок и бросил его на землю, тут же обернувшись на звук шагов. Я так хотел, чтобы это оказался тот, кто хотел сделать рабами моего сына и его мать. Но я смотрел в слепое лицо Тиресия. Прорицатель казался куда более дряхлым, чем когда я в последний раз видел его. Он шел, опираясь на посох и обнимая за плечи молоденькую девушку, которая служила ему поводырем в делах столь ничтожных и мирских, что они просто были не достойны его внутреннего видения.
– Привет тебе, Геракл! – сказал он, остановившись в нескольких шагах от меня. – Вижу, что ты в добром здравии.
– Привет и тебе, господин мой Тиресий. Надеюсь, что и ты здрав.
– Я не здоров, юноша, и скоро умру. Ты тоже был близок к смерти при встрече с кентаврами.
Это удивило меня, и я ощутил, как подобралась Мегана.
– Правда?
Слепой улыбнулся своей страшноватой усмешкой и ничего не сказал.
Когда я увидел, что он не собирается продолжать, я сказал:
– Благодарю тебя за заботу, прорицатель. Но то, что оружие не может пронзить мою кожу, подтверждается раз от разу. Боюсь, что и копыто не сможет ударить меня настолько сильно, чтобы причинить мне зло. Кроме того, кентавры уже стреляли в меня.
– Причиняет зло не только острие и удар. Бойся мягкого и слабого.
– Еще раз благодарю тебя за совет, господин мой Тиресий… Кстати, о мягком и слабом. Кто решил сделать рабыней женщину, которая вскармливает моего сына?
– Она уже рассказала тебе столько же, сколько мог бы рассказать и я. – Слепец помолчал. – Что ты будешь теперь делать, Геракл?
– К чему тебе спрашивать? Разве ты не все можешь прозреть?
– Многое не могу.
– Это моя женщина, – сказал я, обняв ее за плечи. – И я намерен взять ее в жены. – При этих словах я повернулся к ней и поцеловал ее.
Тиресий ничего не сказал. Его девушка смотрела на меня с откровенным восхищением. Повернувшись к нему, я спросил:
– Как думаешь, царь согласится на то, чтобы я ее выкупил? Если так, скажи ему, что он может взять себе сколько пожелает из моей доли имущества Амфитриона, часть которого я унаследую.
Тиресий насмешливо улыбнулся, тихо рассмеялся, от чего его слепое лицо стало просто ужасающим.
– Можешь сам сказать об этом Эврисфею, – молвил он. – Он послал меня за тобой.
Часом позже я стоял перед молодым царем в большом зале его дворца, в том самом месте, где год назад меня судили. На сей раз Эврисфей принял меня так странно, что дальше некуда. На месте трона стоял огромный бронзовый сосуд, почти четырехугольный, со всех сторон украшенный рельефными изображениями богов и людей. Этот ящик или короб был величиной с большой саркофаг или ванну, а сверху его закрывала тяжелая крышка на петлях, тоже из бронзы. Крышка была приоткрыта с моей стороны на несколько дюймов, ее подпирали деревянные клинья. И оттуда на меня смотрели два глаза, глаза царя Эврисфея. С каждой стороны саркофага стояли слуги, держа веревки, привязанные к клиньям. Все было устроено так, чтобы захлопнуть крышку в мгновение ока, – стоит только убрать клин, и крышка бронзовой крепости царя даст ему по голове, если он не успеет ее вовремя убрать. Когда во время нашего разговора один из слуг случайно задел древком копья крышку саркофага, она тихонько, но звучно зазвенела, как большой гонг.
Конечно, ящик, в котором пытался спрятаться царь, был окружен вооруженными воинами. Дюжина копейщиков беспокойно поглядывала на меня. Ну, такого я более-менее ожидал.
Я не понимал – спятил ли царь или его странное поведение означает что-то еще, так что я едва помню слова, с которыми я обратился к царю. Или он ко мне. Но наш разговор был примерно следующим:
– Ты посылал за мной, царь.
– Нам хотелось бы услышать о твоих приключениях, Геракл, от тебя самого. – Голос молодого царя, раздававшийся из бронзового убежища, имел странный металлический призвук. – Но прежде скажи нам – можем мы что-нибудь для тебя сделать?