Руки вверх, генерал!
Шрифт:
– Не думаю, – ответил Гуров. – Было бы просто, я бы к тебе не пришел.
– Откуда ты узнал про «Димана»?
Вместо ответа Гуров бросил на серое одеяло старую фотографию. Заключенный подобрал ее здоровой рукой и поднес к глазам. На его изрытом лице вдруг появилось странное выражение застенчивости.
– Где это ты ее раскопал? – буркнул он. – А я про нее уже давно забыл!.. Надо же! Столбу, значит, конец пришел… Да и я человек конченый. Остается Андрюха, да, полковник? Сознайся, ты к нему меня и ведешь? Мол, вот та гнида, которая тебя продала…
– А что – не та? – иронически спросил Гуров.
– Забери
– Ты сам сказал где, – заметил Гуров.
– Да я в другом смысле… Это только пацаны думают, что можно что-то сохранить в этой жизни. Что вот тридцать лет пройдет, а ты все равно будешь такой же умный и красивый… А так не бывает – ты это лучше меня знаешь. Поэтому я на Андрюху не в обиде, – неожиданно заключил он.
Гуров чуть приподнял брови и внимательно посмотрел на лежащего.
– Выходит, все-таки Томилин? – осторожно спросил он.
– Что – Томилин? – презрительно отозвался Диман. – Томилин, конечно, гад, но куда ему деваться? «Шестерки» паханам не указывают…
– Ты имеешь в виду, что кто-то надавил на Томилина и заставил его устроить тебе ловушку? – спросил Гуров.
– Ловушку я сам себе устроил… – заключенный немного помолчал, а потом поморщился и сказал с досадой: – Ладно, зовут меня Дмитрием Степановичем. Фамилия – Ермаков. Все равно ведь рано или поздно найдешь… Учились мы трое вместе, это верно. Только потом пути разошлись. И сильно разошлись… Что там у меня за плечами, тебе знать необязательно – это твоего ведомства не касается. Просто ты должен понять, что в тот день я не ментов ждал. В принципе, ко мне любому соваться опасно было. В западне я, понимаешь?
– Догадываюсь, – сказал Гуров. – Так как ты все-таки на даче у Столбунова оказался? Погостить приехал?
– Я Женькин след давно потерял, – ответил Ермаков. – А вот где Андрей обитает – это я знал. Поэтому, когда жизнь меня в угол загнала, я к нему подался. Вся моя беда в том, что для обычной жизни я совсем уже не гожусь. Вроде со стороны посмотришь – мужик тертый, в шрамах весь – а что толку? Чтобы выжить, нужно к стае прибиться…
Ему, видимо, нужно было выговориться, но природная осторожность не позволяла этого, и единственное, на что решался Ермаков, – это пересыпать речь многочисленными намеками на свою трудную судьбу. Но Гурова сейчас не очень волновала судьба этого человека.
– Это все верные наблюдения, – терпеливо сказал он. – Но все-таки почему Столбунов?
– Ну вот я и говорю – встретился я с Томилиным… Сначала он вроде обрадовался – все-таки старая дружба, – но, когда я намекнул ему о некоторых обстоятельствах своей жизни, он сразу напугался. Буквально затрясся и в лице переменился. И начал уже всячески отнекиваться – и времени у него нет, и принять ему меня негде, и вообще должность у него слишком серьезная…
– А ты что? – спросил Гуров. – Небось еще больше его припугнул?
Ермаков задумался, а потом сказал:
– Может, и припугнул. Точно не помню. Но высказал ему все, что о таких засранцах думаю.
– Подействовало?
– Как бы не подействовало! – возразил Ермаков. – Он просто-напросто от меня сбежал. Мозги мне запудрил и сбежал. А у меня в Москве никого, и денег кот наплакал… Ну, прокантовался я кое-как несколько дней и опять к нему нагрянул. Вот тогда он мне и предложил у Столбунова на даче пожить. А я не возражал – у меня ведь и выбора-то не было.
– А Столбунов как к этому отнесся?
– А по нему хрен поймешь, – сказал Ермаков. – Он и раньше спокойный был, а теперь вообще стал флегматик. Не скажу, что с распростертыми принял, но в общем нормально. Сказал, сколько хочешь, столько и живи.
– А его не смущало, что ты каждый день, грубо говоря, квасил? – спросил Гуров.
– Смущало? – усмехнулся Ермаков. – Да мы с ним вместе квасили. И душу друг другу наизнанку выворачивали. Он чуть не каждый день на дачу выбирался. Из-за этого и с женой постоянно скандалил. Они, между прочим, не так уж и хорошо жили… Вот тоже вроде все есть, а душа не на месте. Тем более Женька, он все в себе копил, на людях не срывался…
– А с тобой, значит, откровенничал? – сказал Гуров. – Ну а ты с ним?
– Это теперь только он один знает, – ответил Ермаков. – Тебе это, полковник, ни к чему. Я ведь сразу сказал, подробностей о моей жизни не жди. Тебе убийца Репиной нужен – вот об этом и думай!
– Я только об этом и думаю, – заметил Гуров. – Только пока все без толку… А между Столбуновым и Томилиным были такие же доверительные отношения? Душу друг другу изливали?
– Вряд ли, – мотнул головой Ермаков. – Встречались, конечно, но… Андрюха очень свое место потерять боялся. Только ради этого и жил. Ясно, я ему как кость в горле был. Поэтому, когда представилась возможность, он от меня постарался отделаться раз и навсегда.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Гуров. – То ты говоришь, что Томилин как бы здесь и ни при чем, то вдруг заявляешь, что он избавиться от тебя хотел…
– Тут нет никакого противоречия, – ответил Ермаков. – Но ведь ты сам про это сказал – нож-то он мне подбросил! Больше некому, а он как раз на дачу накануне приезжал – я все еще гадал, чего это он вдруг? Только вот какая закавыка – сам Андрюха не мог бабу убить – да еще ножом! Нет, это исключено. Из огнестрельного еще куда ни шло. А ножом – тут навык нужен. Я знаю, что говорю… Поэтому не свой он мне нож подкинул, а чей-то. Попросили его. Я полагаю, что где-то обсуждался примерно такой вопрос – на кого ментов натравить, чтобы от себя подозрения отвести. И тут Андрюхе пришло в голову, что лучше моей кандидатуры не найти. И репутация у меня подходящая, и в милиции меня никто не знает, и ему полное облегчение, потому что он-то лучше других знал, что живым я не дамся. То, что вы меня взяли, полковник, – это ваше везение и мое пьянство, конечно… Не тот я стал, сдал маленько.
– Ну, у каждой медали две стороны, – добродушно заметил Гуров. – Кто-то сдал, кто-то принял… Зато нашим женам на похороны тратиться не пришлось. И у тебя возможность поквитаться появилась. С тем, кто этого заслуживает…
– А кто заслуживает, полковник? – хитро прищурился Ермаков. – Я ведь не знаю, кто Андрюхе «фас» сказал.
– Так уж и не знаешь? – недоверчиво спросил Гуров. – Ты же говорил, что для него служба важнее всего на свете. Из этого какой вывод?
– Вывод-то правильный, – сказал Ермаков. – Только тебе ведь не голый вывод надо, а с фамилией, верно? И с уликами в придачу. А вот с этим, как я понимаю, у нас с тобой туго.