Рукопись, найденная в Сарагосе (другой перевод)
Шрифт:
Уже в «Путешествии в Турцию и Египет», написанном в эпистолярном жанре, определяется широкий круг интересов автора, беседующего с греками и турками, вспоминающего Вергилия (одиннадцатому письму предпослан эпиграф из второй песни «Энеиды»), Сафо, героев Троянской войны, вплетающего в свои «Письма» сведения из истории стран Ближнего и Среднего Востока и небольшие новеллы, действие которых происходит в этих странах. Напомним, однако, что не только это «Путешествие», но и опубликованный во Флоренции в 1803 г. трактат о египетских династиях, основанный на второй книге Манефона (Dynasties du second livre de Manethon), [13] писались Потоцким до великих открытий Шампольона, справедливо считающегося основоположником современной египтологии. Впрочем, в «Путешествии» (в отличие от «Династий») Потоцкий и не претендует на какую бы то ни было компетентность в области египтологии, над материалами которой он, кстати сказать, не раз задумывался, ставя вопрос об их подлинности. Появление «Династий»
13
Вторая книга египетского первосвященника и историка Манефона (его имя, видимо, звучало Мер-не-Тхути, т. е. «возлюбленный Тотом»), жившего при фараоне Птолемее I (ок. 360–283), посвящена истории XII–XIX династий, иначе говоря, — Среднего царства. На протяжении многих веков труд Манефона подвергался многочисленным искажениям и обработкам, появлялись также фальсификации, выдававшиеся за отрывки из этого труда. См.: В. В. Струве. Манефон и его время. — «Записки коллегии востоковедов», тт. III–IV.
Интерес Потоцкого к Востоку, о чем свидетельствует, в частности, «Рукопись, найденная в Сарагосе», не ослабевал до конца его дней. Но если говорить о научных занятиях автора «Рукописи», то нетрудно заметить, что они сосредоточились преимущественно в области истории славянских народов. Если, например, в развитии египтологии «Династии» Потоцкого не сыграли сколько-нибудь значительной роли, то работы, посвященные славянским народам, имели настолько серьезное значение, что не будет преувеличением, как уже было сказано, назвать Потоцкого первым по времени славистом, подлинным зачинателем в той области науки, которая с течением времени получила название славяноведения. Недаром Пушкин, пристально следивший за мировым литературным процессом, вспоминал в своём «Путешествии в Арзрум» описание путешествия Потоцкого, «коего ученые изыскания столь же занимательны, как и испанские романы».
Биографы Потоцкого не без основания отмечают, что обращению его к славянской тематике предшествовало появление «Истории польского народа» профессора иезуитской коллегии в Варшаве, епископа Адама Нарушевича (1733–1796). Этот труд, подводивший итоги исследованиям многих польских историков, не содержал, однако, почти никаких достоверных сведений о древнейшей истории Польши и других славянских стран. Между тем уже в ранних трудах Потоцкого достаточно отчетливо выдвигается концепция этнического единства славянских народов. Эта концепция, намеченная в книге «Recherches sur la Sarmatie» («Исследования о Сарматии»), которая вышла из печати в 1789 г., получила развитие в последующих трудах Потоцкого, включая «Fragments historiques et g'eographiques sur la Scythie, la Sarmatie et les Slaves» («Исторические и географические этюды о Скифии, Сарматии и славянах», 1796).
Воспитанный на Западе и даже не очень хорошо владевший польским языком, Потоцкий, тем не менее, стремился показать могущество, значение в судьбах человечества и самобытность славянских народов, миграцию которых он считал доказанной на основании собранного им обширнейшего материала, охватывавшего почти полторы тысячи лет древнейшей истории славянских, вернее праславянских, народов. Некоторые его взгляды близки к «паннонскои» теории «прародины славян», пришедших с юга, по мнению Потоцкого, занимавшегося преимущественно в то время народами, заселявшими обширные пространства между Лабой и Днепром. Нельзя не отметить, однако, ошибок, допускавшихся польским исследователем в результате некритического отношения к некоторым археологическим материалам, в частности, к полабским божкам, «открытым» в конце XVII в., но оказавшимся, как это выяснилось впоследствии, поддельными. [14] Тем не менее, труды Потоцкого, созданные в 80-х—90-х годах XVII века, как отметил Пушкин, представляли значительный интерес и, более того, положили начало изучению доисторического прошлого славянских народов.
14
Потоцкий сделал тщательно выполненные зарисовки шести божков, а также множества ножей, якобы применявшихся при жертвоприношениях, и других культовых принадлежностей (также поддельных). См.: Jan Р о t о с k i. Podr'oze. Zebral i opracowal Leszek Kukulski. Warszawa, 1959, str. 253. Книга «Voyage dans quelques parties de la Basse-Saxe pour la recherche des antiquit'es slaves ou vendes» («Путешествие в некоторые области Нижней Саксонии для исследования древностей славян, или вендов»), вышла из печати в Гамбурге в 1795 г. Путешествие было предпринято в 1794 г.
Вслед за этими трудами возникли исследования ученого, явившиеся результатом изучения доступной ему литературы и путешествий, предпринятых по России. Так, в 1797–1798 гг. Потоцкий совершил длившееся почти целый год путешествие в Астрахань и на Кавказ. При жизни автора описание этого путешествия, также предпринятого с целью изучения древнеславянских памятников, не было опубликовано. Лишь в 1827 г. упоминавшийся уже Жюль Кляпрот напечатал в одном из парижских журналов первые главы итинерария Потоцкого под названием «Voyage `a Astrakhan et dans les cantons voisins, en 1797» («Путешествие в Астрахань и соседние области, [совершенное] в 1797 г.»), а в 1829 г. издал также в Париже полностью «Voyage dans les steps `a Astrakhan et du Caucase» [ «Путешествие в Астраханские степи и на Кавказ»], снабдив эту публикацию, открывающуюся авторским комментарием к хронике Дитера Мерзебургского, [15] не только комментариями, но и биографией Потоцкого.
15
Во второй части своего труда Потоцкий приводит обширные отрывки «Славянской хроники» Гельмольда, доведенной, как известно, до 1171 г.
Но неутомимый путешественник не завершил этим странствием своего жизненного пути. В 1802 г. появляется его «Histoire primitive des peuples de la Russie» («Начальная история народов России»), а в 1805 г. Потоцкий направляется на Дальний Восток в качестве научного руководителя дипломатической миссии графа Головкина. Мы не располагаем сведениями о том, вел ли Потоцкий и на этот раз дневник. Официальный рапорт он представил министру иностранных дел Российской империи князю Адаму Чарторыскому, которому он послал также с дороги несколько писем. [16]
16
См.: В. Ф р а н ц е в. Последнее ученое путешествие графа Яна Потоцкого 1805–1806. Прага, 1938. «M'emoire sur l'exp'edition en Chine» («Мемориал о поездке в Китай») опубликован как в работе Францева, так и в кн.: Wladyslaw К о t w i с z. Jan hrabia Potocki i jego podr'oz do Chin. [Wilno, 1935], а в сокращенном польском переводе в упоминавшейся уже кн.: Jan P o t o c k i. Podr'oze.
К этому времени Потоцкий был уже тайным советником Российской империи и кавалером ордена Владимира первой степени, звезда которого видна на портрете Потоцкого, приписываемом Гойе.
Независимо от того, как закончилась миссия графа Головкина, официальной целью которой было торжественное извещение манчжурского императорского дома о вступлении на трон Александра I, а неофициальной — расширение русско-китайских связей, Потоцкий решил вернуться из «Тартарии», как тогда называли Монголию, и 24 февраля обратился в Петербург с просьбой об освобождении его от обязанностей научного руководителя миссии.
Просьба эта рассматривалась в Петербурге почти два месяца, и, наконец, князь Чарторыский 1 мая 1806 г. уведомил Потоцкого о том, что ему разрешается вернуться. 14 мая Потоцкий писал Чарторыскому из Омска, что он решил побывать в Оренбурге, Симбирске («чтобы посмотреть на слияние Волги и Камы, ибо это, как будто, прекрасное зрелище») и Владимире, а там дождаться соответствующих официальных распоряжений.
Итак, в Петербург Потоцкий вернулся, «пространством и временем полный». Достойна внимания его универсальность и стремление объединить древнюю историю с новой. В «Путешествии в Астраханские степи и на Кавказ» имеется, например, датированная 12 октября (ст. ст. 1797 г.) запись о том, что Потоцкий «начал чертить большую карту Сибири, объясняющую четвертую книгу Геродота». [17] Примечательна первая запись (15 мая того же года), в этом «Путешествии», гласящая: «Расскажу обо всем, что придется мне увидеть; иногда добавлю замечания, которые, как я надеюсь, заинтересуют даже знатоков, так как не будут случайными: я буду писать их в убеждении, что каждая правда о человеке или природе настолько важна, что для её углубления нужно охотно отказаться от отдыха или развлечения». [18]
17
Jan Р о t о с k i. Podr'oze, str. 340.
18
Там же, стр. 273.
Нельзя не заметить, что «еретические» слова «правды о человеке или природе» прямо перекликаются с мятежными мыслями, противопоставлявшимися уже в средние века «откровению», содержащемуся в книгах Ветхого и Нового заветов. Было бы большой натяжкой, разумеется, говорить о прямом противопоставлении. Однако установившаяся с юных лет связь Яна Потоцкого с иоаннитами не прерывалась.
Видимо, многие историки, писавшие о «масонстве» в общих чертах, не имели о нём никакого понятия, а в лучшем случае ориентировались на «официальные» нормы тайных обществ и орденов, поневоле игнорируя истинные, всегда глубоко законспирированные формы деятельности великих (или генеральных) капитулов. До сих пор мы не располагаем достоверными сведениями о «тайном учении» тамплиеров, а распространенные сведения о Павле как великом магистре мальтийского ордена св. Иоанна Иерусалимского носят шутовской характер (достаточно вспомнить книгу Н. К. Шильдера), хотя капитул, видимо, имел достаточно серьезные основания, чтобы, вручая меч и корону ордена «графу Северному», преступить требования целибата и верности догматам и обрядной уставности римско-католической церкви.
Необходимо подчеркнуть различие между многотысячной массой членов духовно-рыцарских (да, собственно, и монашеских) орденов и лицами, стоявшими на высших ступенях их иерархии и являвшимися истинными хранителями тайных догм, отразившихся, как справедливо указывают историки, и в учении «польских ариан». Не представляется необходимым делать здесь отступление в эту сторону. Однако нельзя забывать о компетентности Яна Потоцкого во многих областях, ибо в противном случае крайне трудно будет понять шифр «Рукописи, найденной в Сарагосе» — произведения уникального не только в польской, но и в мировой литературе.