Руководящие идеи русской жизни
Шрифт:
Как же понимает он свою идею?
Государственное управление по Грозному [27] должно представлять собой стройную систему. Представитель аристократического начала, князь Курбский, упирает преимущественно на личные доблести «лучших людей» и «сильных во Израиле». Иоанн относится к этому как к проявлению политической незрелости, и старается растолковать князю, что личные доблести не помогут, если нет правильного строения, если в государстве власти и управления не будут расположены в надлежащем порядке. «Как дерево не может цвести, если корни засыхают, так и это: аще не прежде строения благая в царстве будут, то и храбрость не проявится на войне. Ты же, — говорит царь, — не обращая внимания на строения, прославляешь только доблести».
27
Нижеследующее изложение, большей частью буквальными цитатами, оставлено преимущественно
На чем же, на какой общей идее воздвигается это необходимое «строение», «конституция» христианского царства? Иоанн в пояснение вспоминает об ереси манихейской: «Они развратно учили, будто бы Христос обладает лишь небом, а землей самостоятельно управляют люди, а преисподними — диавол». Я же, говорит царь, верую, что всеми обладает Христос: небесными, земными и преисподними, и «вся на небеси, на земли и преисподней состоит его хотением, советом Отчим и благоволением Святого Духа». Эта высшая власть налагает свою волю и на государственное «строение», устанавливает и Царскую власть.
Права Верховной власти, в понятиях Грозного, ясно определяются христианской идеей подчинения подданных. В этом и широта власти, в этом же и ее пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение Царю как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского.
Если Царь поступает жестоко или даже несправедливо, — это Его грех. Но это не увольняет подданных от обязанности повиновения. Если даже Курбский и прав, порицая Иоанна как человека, то от этого еще не получает права не повиноваться божественному («не мни, праведно на человека возъярився, Богу приразиться: ино бы человеческое есть, аще и порфиру носит, ино же божественное»). Поэтому Курбский своим поступком свою «душу погубил». «Если ты праведен и благочестив, — говорит царь, — то почему же ты не захотел от меня, строптивого владыки, пострадать и наследовать венец жизни?» Зачем «не поревновал еси благочестия» раба твоего Васьки Шибанова, который предпочел погибнуть в муках за господина своего?
С этой точки зрения, порицание поступков Иоанна на основании народного права других стран (указываемых Курбским) не имеет, по возражению царя, никакого значения. «О безбожных человецех что и глаголати! Понеже тии все царствиями своими не владеют: как им повелят подданные („работные“ — Л.Т.), так и поступают. А российские самодержавцы изначала сами владеют всеми царствами (то есть всеми частями Царской власти — Л.Т.), а не бояре и вельможи».
Противоположение нашего принципа Верховной власти и европейского вообще неоднократно заметно у Иоанна и помимо полемики с Курбским. Как справедливо говорит Романович-Славатинский, «сознание международного значения самодержавия достигает в Грозном царе высокой степени» (система). Он действительно вполне ясно понимает, что представляет иной и высший принцип. «Если бы у вас, — говорит он шведскому королю [28] , — было совершенное королевство, то отцу твоему архиепископ и советники и вся земля в товарищах не были бы» [29] . Он ядовито замечает, что шведский король «точно староста в волости», показывая полное понимание, что этот «не совершенный» король представляет в сущности демократическое начало. Так и у нас, говорит царь, «наместники новгородские — люди великие», но все-таки «холоп государю не брат», а потому шведский король должен бы сноситься не с Государем, а с наместниками. Такие же комплименты Грозный делает и Стефану Баторию, замечая послам: «Государю вашему Стефану в равном братстве с нами быть не пригоже». В самую даже крутую для себя минуту Иоанн гордо выставляет Стефану превосходство своего принципа: «Мы, смиренный Иоанн, Царь и Великий Князь Всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению» [30] .
28
Юхан III.
29
Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн 2. — Стр. 259.
30
Там же — стр. 279.
Как мы видели выше, представители власти европейских соседей для Иоанна суть представители идеи «безбожной», то есть руководимой не божественными повелениями, а теми человеческими соображениями, которые побуждают крестьян выбирать старосту в волости.
Вся суть Царской власти, наоборот, в том, что она не есть избранная, не представляет власти народной, а нечто высшее, которое признает над собой народ, если он «не безбожен». Иоанн напоминает Курбскому, что «Богом цари царствуют и сильные пишут правду». На упрек Курбского, что он «погубил сильных во Израиле», Иоанн объясняет ему, что сильные во Израиле — совсем не там, где полагает их представитель аристократического начала «лучших людей». «Земля, — говорит Иоанн, — правится Божиим милосердием, и Пречистыя Богородицы милостью и всех святых молитвами и родителей наших благословением, и последи нами, государями своими, а не судьями и воеводами и еже ипаты и стратиги».
Не от народа, а от Божией милости к народу идет, стало быть, Царское Самодержавие. Иоанн так и объясняет.
«Победоносная хоругвь и крест Честной», говорит он, даны Господом Иисусом Христом сначала Константину, «первому во благочестии», то есть первому христианскому императору. Потом последовательно передавались и другим. Когда «искра благочестия дойде и до Русскаго царства», та же власть «Божиею милостию» дана и нам. «Самодержавие Божиим изволением», объясняет Грозный, началось от Владимира Святого, Владимира Мономаха и т. д., и через ряд Государей, говорит он, «даже дойде и до нас смиренных скипетродержавие Русскаго царства».
Сообразно такому происхождению, у Царя должна быть в руках действительная власть. Возражая Курбскому, Иоанн говорит: «Или убо сие светло — пойти прегордым лукавым рабам владеть, а царю быть почтенным только председанием и царской честью, властью же быть не лучше раба? Как же он назовется самодержцем, если не сам строит землю?» «Российские самодержцы изначала сами владеют всеми царствами, а не бояре и вельможи».
Царская власть дана, как мы видели, для поощрения добрых и кары злых. Поэтому Царь не может отличаться только одной кротостью. «Овых милуйте рассуждающе, овых страхом спасайте», — говорит Грозный. «Всегда царям подобает быть обозрительными: овогда кротчайшим, овогда же ярым; ко благим убо милость и кротость, ко злым же ярость и мучение; аще ли сего не имеет — несть царь!» Обязанности Царя нельзя мерить меркой частного человека. «Иное дело свою душу спасать, иное же о многих душах и телесах пещися». Нужно различать условия. Жизнь для личного спасения — это «постническое житие», когда человек ни о чем материальном не заботится и может быть кроток как агнец. Но в общественной жизни это уже невозможно. Даже и святители, по монашескому чину лично отрекшиеся от мира, для других обязаны иметь «строение, попечение и наказание». Но святительское запрещение по преимуществу нравственное. Царское же управление (требует) страха, запрещения и обуздания, и конечного запрещения ввиду «безумия злейших человеков лукавых». Царь сам наказуется от Бога, если его «несмотрением» происходит зло.
В этом строении он безусловно самостоятелен. «А жаловать есми своих холопей вольны, а и казнить их вольны же есмя».
«Егда кого обрящем всех сих злых (дел и наклонностей — Л.Т.) освобожденным, и к нам прямую свою службу содевающим, и не забывающим порученной ему службы, и мы того жалуем великими всякими жалованьями; а иже обрящется в супротивных, еже выше рехом, по своей вине и казнь приемлет».
Власть столь важная должна быть едина и неограниченна. Владение многих подобно «женскому безумию». Если управляемые будут не под единой властью, то хотя бы они в отдельности были и храбры, и разумны, — общее правление окажется «подобно женскому безумию». Царская власть не может быть ограничиваема даже и святительской. «Не подобает священникам царская творити». Иоанн Грозный ссылается на
Библию и приводит примеры из истории, заключая: «Понеже убо тамо быша цари послушны энархам и сигклитам, — и в какову погибель приидоша. Сия ли нам советуешь?»
Еще более вредно ограничение власти аристократией. Царь по личному опыту обрисовывает бедствия, нестроения и мятежи, порождаемые боярским самовластием. Расхитив царскую казну, самовластники, говорит он, набросились и на народ: «Горчайшим мучением имения в селах живущих пограбили». Кто может исчислить напасти, произведенные ими для соседних жителей: «Жителей они себе сотвориша яко рабов, своих же рабов устроили как вельмож». Они называли себя правителями и военачальниками, а вместо того повсюду создавали только неправды и нестроение, «мзду же безмерную от многих собирающие и вся по мзде творяще и глаголюще».
Положить предел этому хищничеству может лишь Самодержавие. Однако же эта неограниченная политическая власть имеет, как мы выше заметили, совершенно ясные пределы. Она ограничивается своим собственным принципом.
«Все божественные писания исповедуют яко не повелевают чадам отцем противитеся и рабем господом»: однако же, прибавляет Иоанн, «кроме веры». На этом пункте Грозный, так сказать, признал бы со стороны Курбского право неповиновения, почему усиленно доказывает, что этой, единственной законной причины неповиновения Курбский именно и не имеет. «Против веры» царь ничего не требовал и не сделал: «Не токмо ты, но все твои согласники и бесовские служители не могут в нас сего обрести», — говорит он, а потому и оправдания эти ослушники не имеют. Несколько раз Грозный возвращается к уверениям, что если он казнил людей, то ни в чем не нарушил прав Церкви и ее святыни, являясь, наоборот, верным защитником благочестия. Прав или не прав Иоанн фактически, утверждая это, но во всяком случае его слова показывают, в чем он признает границы дозволенного и недозволенного для Царя.