Руководящие идеи русской жизни
Шрифт:
Мы имеем надобность в представительстве народа перед государством; государство имеет надобность в представительстве народа в своих учреждениях. Но ни народ Русский, ни государство не имеют никакой надобности в представительстве революции в государственных учреждениях. Революционеры могут собирать свои конгрессы, где им угодно. Но зачем их конгресс заседает в Таврическом дворце? Зачем они пишут для нас законы? Зачем они, получая огромные права и государственное содержание, служат не государству, а своей «революции»?
Это — зрелище, которого смысл никто не может ни понять, ни объяснить. Это какая-то ирония неудачно составленных законоположений. Собираются революционеры, отрицающие государство, отрицающие даже наш социальный строй, люди явно и открыто ставящие целью своей деятельности ниспровержение того и другого, и государство их терпит в своей среде, оно позволяет им ниспровергать наш строй под охраной закона!
Это —
На все эти ненормальности, из года в год тянущиеся, мы, когда положение становится совершенно нестерпимым, отвечаем только роспуском Думы. Но роспуск палаты понятен только в тех случаях, когда государство считает полезным проверить разногласие мнений между правительством и избирателями. В отношении наших Дум вопрос был и остается совсем иной. Наши Думы наиболее плохи тем, что слишком легко превращаются в суккурсал [106] революции. При таком положении с избирателями вовсе не о чем совещаться, а необходима реформа самого учреждения. Что могут тут сделать избиратели? Предполагается само собой, что избиратели не желают и не могут желать революции. Вопрос не в этом. Вопрос в тех изменениях, которые необходимо совершить в самом учреждении Государственной Думы для того, чтобы превратить ее из учреждения вредного в учреждение полезное. Вопрос также в том, чтобы виновные в нарушении служебного долга члены Думы не оставались безнаказанными за свои деяния.
106
От исп. sucursal — филиал.
Борьба за Верховную власть
Наш талантливый сотрудник г-н Юрский, соединяющий серьезное юридическое образование с тонким знанием дел Государственной Думы, только что дал Московским Ведомостям (№№ 184–185) подробное рассмотрение того употребления, которое Государственная Дума делает из права запросов. Не один раз мы говорили и сами об этом предмете. Но г-н Юрский соединяет в одну картину фактические данные целого периода, и тенденция «запросов» вырисовывается у него с чрезвычайной яркостью.
В чем она состоит? В стремлении систематически сверхзаконно увеличивать власть Думы над правительством и даже распространять ее на области прерогатив Верховной власти, хотя, конечно, уже и подчинение правительства Думе составляет вторжение в область Монарших прерогатив, выражает стремление уравнять права Думы и права Монарха, Которому, по закону, присвоена Верховная власть.
Как известно и как неоднократно мы показывали на фактических примерах, совершенно то же стремление к подчинению себе правительства практикуется Думой путем данных ей бюджетных прав. Уже в самом начале работы третьей Думы левые фракции толкнули ее на такое употребление бюджетных прав и увлекли за собой огромное большинство. Даже и правые фракции, как, например, под влиянием общего возмущения деятельностью Морского Министерства, вступали на пути применения бюджетных прав к понуждению правительства на исполнение желаний Думы. В заключениях своего исследования г-н Юрский отмечает некоторые недостатки узаконений и думского наказа, которыми облегчается такое злоупотребление правом запроса. Предоставляем специалистам разработку тех улучшений, которые можно было бы произвести на этой почве. Но, несомненно, большого толка нельзя ожидать от этих улучшений, ибо сущность дела состоит не в недостатках наказа или иных частностей закона, а в самом характере Государственной Думы, законом созданной, и в отношениях самого же закона к Верховной власти.
Что действительно происходит в наших высших государственных учреждениях на почве тенденциозного применения права запросов и не менее тенденциозного пользования Думой бюджетными
Таково законное положение, в котором действуют наши «законодательные палаты». Оно само по себе увлекает желающих к тому, чтобы доделать парламентаризм до конца, тем более что столь чрезвычайные права были даны Думе, к сожалению, именно в момент так называемой «революции», требовавшей уничтожения Самодержавия. Естественно, что к пользованию этими правами прихлынули лица именно из слоя, так или иначе поддерживавшего «революцию». Столь же естественно, что все они видят свою миссию в том, чтобы довести до логического конца парламентарное построение, заложенное, но не довершенное в 1906 году. Наконец, невозможно забывать, что огромное большинство так называемой интеллигенции, главной поставщицы слоя профессиональных политиканов, глубоко проникнуто конституционализмом и совершенно оторвано от исторического понимания русской Верховной власти. При совокупности всех этих условий невозможно даже и ожидать, чтобы в «законодательных палатах» не проявлялось борьбы за Верховную власть, за присвоение части ее так называемым «народным представителям».
И вот мы видим, что Дума обращает данные ей права запроса и права бюджетные не на полезное государственное употребление, а на, так сказать, «боевое» — на добывание новых и новых прав «народному представительству». Ход дел высшего государственного управления от этого страдает на каждом шагу. Деньги государственные назначаются не по требованиям тех нужд, коим следует удовлетворить, а по соображениям «политиканским», по требованиям задачи расширить власть Думы. Запросы служат не к водворению закономерности действий власти, а опять же преследуют боевые цели (подорвать авторитет власти, подчинить ее себе и т. п.). Итак, то, что в законе кажется благими намерениями, практически отзывается последствиями весьма вредными для нужд и пользы страны. Все это натурально, да и самая азбука политики учит нас, что нет более вредного зла в государстве, как борьба за Верховную власть. Там, где она почему-нибудь допущена, нечего ждать ни порядка, ни хорошего ведения государственных дел. У нас же, как сказано, сам закон дает почву для борьбы за Верховную власть, ибо практически не сосредоточивает ее ни в каком учреждении, ограничивает власть Монарха, но не дает откровенного парламента.
Посему-то критика действий Думы, которую дает г-н Юрский, может приводить лишь к тому выводу, что не в частностях наказа или закона, а в общем построении высших учреждений заключается источник вредной и дефектной деятельности «законодательной палаты».
У нас нередко приписывают всю беду плохому составу Думы как последствию недостатков избирательных законов. Да, конечно, избирательные законы имеют свои недостатки. Но ведь избирательные законы, чтобы быть хорошими, должны быть приспособлены к целям учреждения, для которого служат. Что же за учреждение имеется у нас в данном случае? Этого невозможно определить. Это вовсе не Дума в смысле исторического русского строя, это и не парламент, а нечто не определившееся, недоделанное. Она не призвана выражать народную волю, она не есть и Царское советное учреждение. Каким же образом возможно составить целесообразный избирательный закон для учреждения, сущность и цели которого совершенно неясны?
И потому-то простыми переделками избирательного закона нельзя помочь нашему горю. Нашему государству теперь нужнее всего ясное определение Верховной власти и ясная установка ее действия в государственных учреждениях. Только тогда, когда это будет сделано, можно по тому или иному плану создавать дельную Думу, а сообразно с этим создавать и хороший избирательный закон. Тогда исчезнет борьба за Верховную власть, и государственные учреждения, не развлекаемые и не потрясаемые борьбой, станут способны серьезно заниматься исполнением своего прямого долга.