Русь нерусская (Как рождалась «рiдна мова»)
Шрифт:
«Как видим, движение языковое и литературное началось не в одной Украине, а и в Великороссии и в Европе» {124},— подводил итог писатель и считал необходимым развивать народные украинские говоры, превращая их в литературный украинский язык. Этот язык со временем должен был вытеснить «устаревший» русский литературный язык, по примеру того, как на соответствующих территориях вытесняются («старый Нечуй» был в этом уверен) венецианским и неаполитанским языками — итальянский литературный язык, нижненемецкими народными языками — немецкий литературный язык, провансальским языком — французский литературный язык и т. д.
Стоит заметить, что на те же примеры, но делая прямо противоположные выводы, указывал и уже упоминавшийся крупный ученый, профессор Т. Д. Флоринский: «Рядом с общефранцузским литературным и образовательным языком, в Южной Франции употребляется провансальское наречие, имеющее свою литературу;
Но к мнению ученого с мировым именем украинофилы старались не прислушиваться. И. С. Нечуй-Левицкий трудился в соответствии со своими представлениями о развитии языков. Первоначально он ориентировался на языковой продукт, создаваемый в Галиции. «Выпишите „Діло“ да и читайте, чтобы приучиться к литературному украинскому языку,— советовал он в 1884 году молодому Михаилу Грушевскому.— Язык „Діла“ сначала покажется Вам немного странным, но все-таки это уже литературный» {126}.
Классик украинской литературы, насколько мог, помогал галицким украинофилам «очищать» язык от «русизмов». «В Вашей автобиографии, в 4 № „Зори“ («Зоря» — львовская украиноязычная газета.— Авт.), очень много великорусских (или, как у нас говорят, литературных — книжных слов),— делал он замечание известной галицкой писательнице Наталье Кобринской.— Может они в Галиции не бросаются в глаза, но у нас они очень заметны». Далее шло перечисление таких слов: «борьба», «взаимно», «движение», «двоякий», «личность», «не скриваючи», «объем», «объяснялись», «окружали», «переводить», «по поводу», «постепенно», «представила», «разговор», «способність», «условия», «чувство» и др., вместо которых, по мнению Нечуя-Левицкого, следовало бы употреблять: «боротьба», «обопільна», «рух», «подвійний», «особість», «не ховаючи», «обсяг», «вияснювались», «огортали», «перекладати», «з причини», «поступіново», «уявила», «розмова», «здатність», «умовини», «почування» и т. д. «Эти слова очень вредят чистоте Вашего языка» {127},— поучал он. (Между тем, не лишне задуматься, откуда эти русские слова взялись у галичан, да еще стали такими привычными, что «не бросаются в глаза». Ведь пресловутой «насильственной русификации» в Галиции не было.)
Точно так же, получив галицкое издание «украинского перевода» Библии, писатель шлет во Львов свои замечания: «В „Библию“ вставлено много великорусских слов» (далее вновь следует перечисление: «поступок», «просьба», «упрямо» и т. д., вместо «вчинок», «прохання», «уперто») {128}.
Не забывал И. С. Нечуй-Левицкий «исправлять» и собственные сочинения, издаваемые в Галиции. В этом случае он сам чутко прислушивался к указаниям галицких украинофилов, меняя «русизмы» на «правильные» слова. Переписка писателя дает множество примеров такой замены. Слова: «бистро» («быстро» — если писать это слово традиционным, а не новопридуманным правописанием), «восток», «голоса», «жизнь», «запад», «зонтик», «красавиця», «кухарка», «любимий», «молитвенник», «наготовивши», «ножницями», «облагородитися», «подбородок», «писатель», «пожар», «показалось», «покой», «похожий», «привикла», «пройдохи», «серьезна», «скучати», «славяне», «слідила», «стид», «уже», «ходили в церкву», «шептала», «язык» и т. д. заменялись на «швидко», «схід», «голоси», «життя», «захід», «парасолька», «красуня», «куховарка», «любий», «молитовник», «наготувавши», «ножицями», «зшляхетніти», «підборіддя», «письменник», «пожежа», «здалось», «спокій», «схожий», «звикла», «пройдисвіти», «поважна», «нудитись», «славяни», «слідкувала», «сором», «вже», «ходили до церкви», «шепотіла», «мова» и т. д. {129}
И. С. Нечуй-Левицкий даже благодарил галицких издателей за заботу о «чистоте» его языка. «Цензор пропустил для меня галицкое издание „Хмар“ и „Гуморесок“. Спасибо за то, что поисправляли некоторые неточности и такие слова, как „жизнь“ и т. д.» {130},— писал он еще в начале 1905 года тому же М. С. Грушевскому, давно уже перебравшемуся в Австро-Венгрию. Лишь иногда «старый Нечуй» не соглашался с галичанами и предлагал компромиссы. «…„Тісточка“ у нас никто не поймет. Напишите: „пирожні чи тісточка“. Будет и нашим, и вашим» {131},—
Однако время шло, и вскоре И. С. Нечуй-Левицкий с удивлением заметил, что языковых «исправлений» становится слишком много (особенно это стало очевидным с началом «крестового похода»). Получалась уже не чистка от «русизмов», а подмена всего языка. Писатель обратился к галичанам с просьбой не переусердствовать, но от него просто отмахнулись. «Я по опыту знаю, что народ читает слова „ии“ (йіі), „их“ (йіх) по великорусски, а слова с галицкими значками сверху опять-таки читает по-русски: „сим’и“, „на подвирр’и“ (сими, на подвирри),— жаловался Иван Семёнович украинофилу М. Ф. Комарову по поводу правописных нововведений (буквы «ї», апострофа и др.).— Значки эти ничего не говорят крестьянам, как и мне. Для народа не должно быть никаких ребусов в книжке. Все должно быть ясно и выразительно. Но наша спилка (украинофильское издательство.— Авт.) уперлась не отступать от галицкого правописания и ничего и слушать не хочет» {133}.
«У нас в Киеве г. Чикаленко тоже думает издавать украинскую газету,— сообщал «старый Нечуй» Панасу Мирному.— Но он ставит редактором Ефремова. А я уже хорошо знаю и Ефремова, и Гринченко, и Лотоцкого, которые заводят у нас правописание галицкое, а украинские народные формы решили выбросить — даже в книжках для народа, еще и напихают язык временами чисто польскими словами и падежами» {134}. «Везде лучшие авторы заводят правописание, а у нас это заводят теперь не украинские авторы, а галицкие газетки» {135},— писал он П. Я. Стебницкому. А в письме к М. М. Коцюбинскому отмечал: «Теперь наши газеты пишутся не украинским языком, а галицким. Получилось же, что эти газеты навредили нашей литературе, отбили и отклонили от наших газет и книжек широкую публику и даже ту, что читает и покупает украинские книжки. В редакцию „Громадськой думки“, наиболее обгаличаненной, шлют письма даже подписчики с укором: что это за язык? Читать и понимать нельзя!» {136}
Тем временем «крестовый поход» набирал темп. Масштабы языковых «исправлений» все увеличивались. Чтобы успокоить И. С. Нечуя-Левицкого, к нему лично явился глава языкового «воинства» М. С. Грушевский. Он объявил Ивану Семёновичу, что для создания нового литературного языка, полностью независимого от русского, просто необходимо множество новых слов и новое правописание, что нужно не спорить, а внедрять новшества в народ через книги, газеты, журналы. Как сообщил вождь «крестоносцев» писателю, большинство владельцев и редакторов украинских газет, журналов, книжных издательств, а также многие литературные деятели уже пришли к соглашению по этому поводу, поэтому Нечую-Левицкому следует присоединиться к ним и вместе бороться за насаждение нового языка, вытесняя тем самым язык русский.
Однако договориться не удалось. Потеряв надежду вразумить оппонентов не поднимая шума, классик украинской литературы выступил в печати. Сам не безгрешный по части выдумывания слов, «старый Нечуй» считал торопливость тут недопустимой, т. к. слишком большого количества нововведений народ «не переварит» {137}.
Писателя возмущало искусственное введение в оборот «крестоносцами» огромного числа польских и выдуманных слов, которыми заменялись народные слова. Так, вместо народного слова «держать» Грушевский и К° пропагандировали слово «тримати», вместо народного «ждать» — слово «чекати», вместо слова «поізд» — «потяг», вместо «предложили» — «пропонували», вместо «ярко» — «яскраво», вместо «кругом» — «навколо», вместо «обида» — «образа» и т. д. Известное еще из языка киевских средневековых ученых слово «учебник» австро-польские выкормыши заменили на «підручник», «ученик» — на «учень», «процент» на «відсоток», вместо «на углу» пишут «на розі» («и вышло так, что какие-то дома и улицы были с рогами, чего нигде на Украине я еще не видел» {138}), вместо «разница» вводят «різниця», вместо «процент» — «відсоток», вместо слишком уж похожего на русское «одежа» — «одяг», вместо «война», как говорит народ Украины, употребляют «війна», вместо «приданне» — «посаг» и т. д. {139} И. С. Нечуй-Левицкий пояснял, что в основе таких замен лежит желание сделать новый литературный язык как можно более далеким от русского. «Получилось что-то и правда, уж слишком далекое от русского, но вместе с тем оно вышло настолько же далеким от украинского» {140}.