Русь нерусская (Как рождалась «рiдна мова»)

Каревин Александр

Можно согласиться с пояснением Турчина, но с одной существенной поправкой: не об украинской нации должна тут идти речь. До 1917 года огромное большинство украинцев (малороссов) в национальном отношении не отделяло себя от великороссов. «Всякую украинофильскую пропаганду мы отвергаем, ибо никогда не считали и не считаем себя нерусскими; и с какой бы хитростью ни старались услужливые господа Милюковы вселить в нас сознание розни с великороссами, им это не удастся. Мы, малороссы, как и великороссы, суть люди русские»,— говорил на заседании Государственной Думы депутат от Подольской губернии крестьянин Андрийчук в ответ на попытку лидера российских либералов Павла Милюкова вбить клин между велико- и малороссиянами.

Соответственно, и русское государство украинцы воспринимали как свое («Малорусы никогда не были покорены и присоединены к России, а издревле составляли одну из стихий, из которых складывалось русское государственное тело»,— отмечал Николай Костомаров). Русский монарх в представлении украинских крестьян являлся таким же отцом народа, как и в представлении крестьян-великороссов. Государственный герб был общим («Орле наш двоглавий»,— называл его тот же Костомаров в одном из написанных на украинском языке стихотворений). Не делили по племенному признаку и ученых, писателей, деятелей искусства. И уж тем более не делили Православную церковь. Что касается патриархов, то их с петровских времен и до революции в России просто не было. Церковью управлял Святейший Синод, первенствующее положение в котором занимал митрополит Киевский (т. е. и с этой стороны украинцы не чувствовали себя ущемленными). Таким образом, говорить о культе Шевченко, как о «компенсации невостребованных желаний безгосударственной нации» не приходится. Не было нужды у украинцев в такой компенсации.

Иное дело — украинофилы, деятели так называемого украинского движения. Руководствуясь политическими соображениями, они объявили русскую культуру чужой Украине. Проблема, однако, состояла в том, что русская культура (как и русский литературный язык) была общерусской, общей для всей исторической Руси. В ее развитии украинцы принимали участие наравне с великороссами. Отрекаясь от этой культуры, приходилось отрекаться и от украинского вклада в нее, отрекаться от писавших на русском языке украинских писателей. Здесь действительно возникала потребность в компенсации. Украинофилам предстояло убедить украинское общество, что общерусское культурное наследие можно заменить чем-то не менее ценным. Так на литературном небосклоне стала восходить «звезда» Тараса Шевченко.

Одаренный, но все-таки не гениальный, Тарас Григорьевич не смог, в отличие, скажем, от Николая Гоголя, занять место в общерусской литературе (хотя очень к этому стремился и поэтому писал по-русски свои повести и «Дневник»). Он так и остался провинциальным поэтом. Но эта провинциальность, необщерусскость как раз и устраивала украинофилов. Шевченко принялись возводить на пьедестал мирового гения, пытались поставить его вровень с Шекспиром, Гёте, Пушкиным и нисколько не заботились о том, что такие попытки выглядят по меньшей мере комично. Забегая вперед, надо сказать, что нынешние разговоры об украинском происхождении Иисуса Христа, объявление украинцев изобретателями письменности, отождествление древней Трои с Троещиной и т. п.— явления того же порядка.

Возвращаясь же к «великому Кобзарю», следует отметить, что до Октябрьской революции не только в мире, но и на Украине он был мало известен (несмотря на все старания украинофилов). «На вопрос: „Чья это могила?“ всякий ответит Вам: „Тарасова!“ — „Хто ж такий був той Тарас?“ — „А хто його знає!.. Мабуть, який чиновник важний“»,— вспоминал смотритель могилы поэта Василий Гнилосыров. Когда, незадолго до столетней годовщины со дня рождения Шевченко, украинофилы пошли по крестьянским хатам с целью собрать средства на памятник юбиляру, их встретили с недоумением. «В каждой хате приходилось рассказывать про Шевченко и читать его биографию, потому что к кому не зайдут — каждый спрашивает: „Кто ж он такой был, этот Шевченко?“» — писала украинофильская газета «Дніпрові хвилі». Миф о всенародном поклонении «батьке Тарасу», начавшемся будто бы сразу после его смерти, получил распространение позднее.

Не пользовался Тарас Григорьевич популярностью и среди интеллигенции. На организованных в Киеве после Февральской революции курсах украиноведения для учителей начальных школ выяснилось, что многие педагоги никогда не читали произведений поэта. Признание пришло к Шевченко только после установления советской власти. Возвеличивание пострадавшего при царском режиме выходца из народных низов вполне укладывалось в рамки большевистской идеологии. Культ Тараса вышел за пределы украинофильских кружков и расцвел пышным цветом. Уже в 1920 году, при праздновании очередной шевченковской годовщины, поэта именовали «красным пророком», а его «Кобзарь» — «красным евангелием». В дальнейшем подобные эпитеты вышли из моды, но сам культ продолжали усиленно насаждать. Именем Шевченко называли населенные пункты, улицы, научные и культурно-просветительные учреждения. Ему возводили памятники, открывали музеи. Его произведения ввели в школьные программы.

В то же время в Западной Украине, где советской власти не было, Тарас Григорьевич оставался малоизвестным. В издаваемом Иваном Огиенко журнале «Рідна мова» еще в 1939 году с сожалением констатировалось, что «великого поэта» в Галичине не знают и знать не хотят. «У нас мало читают Шевченко, или вообще не читают его. Пройдите все села и города. Едва ли есть один „Кобзарь“ в библиотеке. А стоит он, обычно, присыпанный пылью, заплесневелый». С приходом большевиков положение выправилось и там.

Результат советского кумиротворчества хорошо виден сегодня. Любое высказывание о Шевченко, не приправленное бурным восторгом, воспринимается многими как оскорбление украинского народа. Между тем, следует помнить, откуда берет начало культ «великого Кобзаря». Даже терминология, употребляемая сегодняшними тарасопоклонниками, заимствована из эпохи пролетарской революции и лишь слегка модернизирована в духе времени. Вместо «красного пророка» поэта именуют «пророком национальным». Постулат ««Кобзарь» — красное евангелие» заменили на ««Кобзарь» — евангелие украинцев». В остальном — то же безудержное возвеличивание и революционная нетерпимость к тем, кто имеет о Тарасе Григорьевиче собственное мнение.

Хотелось бы быть понятым правильно. Желание отыскать в своем прошлом выдающихся людей, которыми можно было бы гордиться перед всем миром, присуще каждой стране. Это совершенно нормальное желание. Нет никаких оснований отказываться от его реализации и нам. Но те ли возводятся у нас в ранг великих? Не так давно в России был издан биографический словарь русских писателей XIX — начала XX века. Из около трехсот упомянутых там литераторов более сорока — украинцы. Но в Украине признают своими только двоих — Евгения Гребенку и Григория Квитку-Основьяненко. Да еще велико-россиянку Марию Вилинскую (Марко Вовчок). Остальные — как бы и не наши. А среди отвергнутых — писатели с мировым именем: Николай Гоголь, Анна Ахматова (Горенко) и другие. Вместо них нам навязывают примитивный культ «батька Тараса».

Правильно ли это?

Стоит задуматься.

Правда останется правдой

Главному редактору газеты «День» Ларисе Ившиной

Глубокоуважаемая г-жа редактор!

6 августа с. г. в Вашей газете были напечатаны материалы «Та не однаково мені…» некоей Марии Матиос и «Ослиные уши невежды» старшего научного сотрудника отдела шевченковедения Института литературы НАН Украины Николая Павлюка. Трудно сказать, почему материалы эти, посвященные моей статье «Копытца ангела. Тарас Шевченко: оборотная сторона медали» («Киевский телеграф» за 19 мая с. г. [6] ), помещены под рубрикой «Полемика». Полемика предполагает хоть какое-то столкновение мнений. Между тем, оба автора демонстрируют трогательное единомыслие, местами чуть ли не буквально повторяя друг друга.

6

Имеется ввиду 2003 г.— L.