Русская Доктрина
Шрифт:
5). Антисоциальная установка работает по принципу обратного знака: “Я не буду делать другим того, что они делают мне, я буду делать другим то, чего они не делают мне”. Антисоциальное поведение предполагает отрицание окружающего мира, нигилизм, нарочитое хулиганство, насилие или грабеж. Эта своеобразная “этика” противостоит цивилизации как таковой, она свойственна варварству и криминалу, пиратским бандам, агрессивным племенам, промышляющим разбоем и войной, некоторым тайным обществам.
При этом существуют и усложненные формы криминала, которые предполагают не просто разрушение и ограбление цивилизации, но и ее использование, то есть изощренные формы паразитизма. Таковы, например, торговля наркотиками, преступления, связанные с мошенничеством, обманом, азартными играми и т.п. В современном теневом бизнесе происходит сращение криминальных и легальных структур, их взаимопроникновение. Такой вид антисоциальных систем – самый опасный, поскольку он маскирует паразитизм под видом внешне нормальной цивилизации, создает “химерические образования” (даже целые государства), выстроенные на перевернутой этике преступного мира.
6). Евангельская установка: “Не делай людям того зла, что делают они тебе, делай им добро, даже если они тебе его не делают”. Существование этого типа поведения не привязано к одной конкретной цивилизации, но фактически поддерживает духовные основания любой из них, их ценностную вертикаль. Представления о “святости”, “праведности” даже в рамках одной культуры могут быть весьма разнообразными. Тем не менее, отражаясь в идеалах духовного сословия разных обществ, данная “этическая система” отражает и особенности каждой конкретной цивилизации. В части 1 Доктрины (гл. 8) мы писали о том, что в государственной политике России, особенно международной, нередко проявлялись чрезвычайно странные черты: помощи слабым и обижаемым вопреки здравому смыслу и политическому расчету. Однако, как мы увидим дальше, это не означает, что России и русским в повседневности свойственна шестая этическая установка, поскольку, хотя указанное политическое “бескорыстие” близко подходит к этическому идеалу “праведности”, но все же ему не тождественно.
7). Этическая система России, еще не вполне сложившаяся, скорее может соответствовать другой центральной установке, пожалуй, самой сложной и загадочной из рассматриваемых здесь: “Не позволяй другим того, чего ты себе не позволяешь”. Вариант: “Не позволяй ни себе, ни другим делать то, что ты ненавидишь”. Упрощенная формула этой максимы звучит так: “Пусть все, но не я”. Данный этический тип ведет себя правильно (с его собственной точки зрения) несмотря на других, и очень часто вопреки другим. Это нравственный мир воина, не наемника, а скорее рыцаря, воина– защитника идеала. Очевидно, что к этой установке приближается аристократия, благородное воинское сословие в разных культурах. Такая моральная система может быть охарактеризована как динамический консерватизм в морали.
Политическое “бескорыстие” России близко подходит к этическому идеалу “праведности”, но все же ему не тождественно. Россия создает нравственный мир воина, защитника идеала (динамический консерватизм в морали).
4. Завершить выработку русского нравственного мира
Современный Запад можно представить как сообщество индивидов, не мешающих делать друг другу что-либо (предпринимать и потреблять), тогда как Россия — страна, в которой вырабатывается новая этическая система: ненависть к злу, упорная защита идеала.
Воинствующая установка нравственного динамического консерватизма проявляется не только в самом воинском сословии, но во всем обществе – русский крестьянин также “воюет” за свою духовную суверенность, активно не приемлет мирского зла, русский рабочий живет не столько по принципу “быть как все” (коллективизм), сколько по принципу: “каждому и всем потребна социальная справедливость”. Воинствующий характер всей нашей цивилизации сказывается и на русском дельце, ведущем тяжелую внутреннюю брань (русский купец и предприниматель – в первую очередь кормилец, жертвователь, а уже во вторую – хозяйственник), и на священнике (воителе веры). Но наиболее выпукло седьмой нравственный идеал – идеал защитника – выражается в образе Главы Государства, вождя духовно-политической нации.
Представителям седьмого нравственного мира свойственно обращаться к высшим ценностям и к высшим уровням социальной иерархии, минуя средние. Народное сознание фактически не признает никаких промежуточных инстанций между собой и царем, воплощающим верхний уровень общественной интеграции. В религиозной вере русскому важно не только представление о “спасении”, которое было столь же существенно для обществ классического консерватизма, но и осознание того влияния, которое вера оказывает на посюстороннюю деятельность человека, – духовное древо познается по его мирским плодам. Если религия не указывает путей обуздания зла в мире, то она согласно седьмой нравственной установке отрывается от жизни.
В становящейся русской этике человек, который не защищает свой идеал (добра, правды, истины), – сам не добр, не правдив, не истинен. Здесь сказывается коренное отличие от восточной этики удержания себя от зла. Поэтому “непротивленческая” философия Л.Н. Толстого была, несомненно, подвержена влиянию дальневосточного буддизма, тогда как И.А. Ильин в своей работе “О противлении злу силою” начал выработку русского ответа на толстовские заблуждения, отталкиваясь от них. Внутри русского нравственного мира представители различных религиозных этических систем, не вписывающихся в седьмую модель поведения (в том числе мусульмане, буддисты, язычники), проникаются веяниями русской нравственности и нередко признают ее огромную силу убеждения, ее чувство правды. Представления мусульман и буддистов о “белом царе” отражали именно это примыкание к седьмому нравственному миру, уважение к нему и его духовному смыслу, признание “воинствующего идеала” и России как цивилизации воинов. Можно говорить о том, что олицетворением “удерживающего” в России был в первую очередь царь, во вторую очередь – воины, но в огромной степени – и все остальные.
По замечанию К. Крылова, “главным источником зла в рамках данной этической системы считается (…) потакание злу, готовность смириться с ним, потворствование ему (чем бы это ни объяснялось)”.
России как потенциальной цивилизации воинов, хранителей мира противостоит особый смешанный этический тип – транснациональных “новых кочевников”. Данный тип близок одновременно к четвертой, асоциальной установке (условно “цыганской”) и к пятой, антисоциальной (варварской и пиратской), являясь их гибридом. При этом на вооружение он взял самые изощренные из технологий западной цивилизации и овладел ее финансовыми инструментами. “Новые кочевники” извлекают прибыль из хаоса, наиболее точным определением их социальной роли будет мародерство. Однако это мародерство не на индивидуальном, а на цивилизационном уровне – сея хаос в том или ином государстве, транснационалы обогащаются на распаде традиционных укладов, их трансформации, пользуясь сдвигами социальных структур, сменами “правил игры”, к чему коренное население и традиционные институты не успевают приспособиться. Если символической формулой транснационального мародерства выступает “воронка” хищнического потребления, финансово-экономическая “черная дыра”, смерч, стремящийся “урвать” и утащить разрушаемые ценности, то седьмая, русская нравственная модель ей прямо противоположна – это динамический консерватизм, символом которого является движущийся стержень, вращающийся меч, пульсирующий источник света.
Русский нравственный мир – это мир активного противления злу, упреждения действий зла, удержания зла. России как потенциальной цивилизации воинов, хранителей мира противостоит особый смешанный этический тип – транснациональных “новых кочевников”, извлекающих прибыль из хаоса: сея хаос в том или ином государстве, транснационалы обогащаются на распаде традиционных укладов, их трансформации, пользуясь сдвигами социальных структур, сменами “правил игры”.
В этике динамического консерватизма власть принимает на себя функции охранения и вооруженной защиты естественной справедливости, выступая блюстительницей нравственного начала в том, что касается “посюсторонней” человеческой жизни.