Русская драматургия ХХ века: хрестоматия
Шрифт:
Заявленная в «Традиционном сборе» тема много обещавшей, но несостоявшейся личности стала ведущей в пьесах Розова 1970-1980-х годов: «Четыре капли» (1974), «Гнездо глухаря» (1978), «Хозяин» (1982), «Кабанчик» (опубликована в 1987). Заглавия этих произведений сопровождаются авторскими жанровыми обозначениями: «шутка», «комедия характеров», «комедия положений», «трагикомедия». Однако комедиями их можно назвать весьма условно: в этих реалистических сценах запечатлено общество нравственно ограниченное. Явно не достает в нем «поразительного, исцеляющего душу тепла человеческой доброты», поэтому новые персонажи Розова часто «задыхаются» во всеобщем равнодушии и апатии. Если и есть здесь герои активные,
В пьесе «Кабанчик» Розов вновь возвращается к судьбам молодых героев, пытается уловить, что же изменилось в их облике в новых, жестоких жизненных условиях. На неокрепшие плечи 18-летнего Алексея Кашина сваливается тяжелая ноша: благополучный, обустроенный мир, в котором он, не задумываясь особенно, до сих пор жил, ломается на его глазах, когда отец – крупный начальник – оказывается на скамье подсудимых за огромные хищения и взятки. Громкий процесс, «героем» которого стал самый близкий человек, становится настоящей трагедией для главного героя пьесы. Гибельный путь забвения истинных нравственных ценностей прошло общество за последние десятилетия – к такому неутешительному выводу приходит в «Кабанчике» драматург. Результатом стали равнодушие людей друг к другу, отчужденность, одиночество, отсутствие смысла жизни даже у только еще вступающих в жизнь людей.
С какими жизненными ценностями, с каким нравственным багажом, наконец, с каким настроением входит в жизнь молодое поколение – этот вопрос особенно тревожил Виктора Розова, который всегда стремился создавать прежде всего театр эмоциональный, способный «достучаться до совести, до сердца, до души» зрителя.
Анастасьев А.Н.Виктор Розов: Очерк творчества. М., 1966.
Соловьева И.Герои и темы Виктора Розова // И. Соловьева. Спектакль идет сегодня. М., 1966.
Традиционный сбор: Портрет драматурга Виктора Розова глазами его друзей // Театр. 1983. № 9.
В поисках радости
Клавдия Васильевна Савина – 48 лет.
Федор – 28 лет;
Татьяна – 19 лет;
Николай – 18 лет;
Олег – 15 лет – ее дети.
Леночка, жена Федора, – 27 лет.
Иван Никитич Лапшин – 46 лет.
Геннадий, его сын – 19 лет.
Таисия Николаевна – 43 лет.
Марина, ее дочь, – 18 лет.
Леонид Павлович – 32 лет.
Василий Ипполитович (дядя Вася) – сосед Савиных.
Фира Канторович, Вера Третьякова – ученицы 8-го класса.
Комната в московской квартире, в старом доме, где-то в отдаленном от центра переулке. Справа – дверь, ведущая в прихожую. Слева – дверь в комнату, в которой живут Федор и его жена Лена. В середине, ближе к левому углу, дверь, которая редко бывает закрыта. Там виден небольшой коридор, заставленный домашним скарбом. В этом коридоре две двери по левой стороне: одна – в комнату матери и Татьяны (та, что ближе) и вторая – в кухню, и еще дверь – прямо, она ведет во двор (черный ход). Когда эта дверь открывается, видна часть двора с только начинающими зеленеть деревьями, яркой травой, надворными постройками. В квартире голландское отопление. Правее от центральной двери – два окна. Слева, почти у авансцены, стоит ширма, за которой, видимо, кто-то спит, так как на ширме висят брюки, рубашка и носки с резинками. Посреди комнаты – небольшой круглый стол и старые сборные стулья. Комнате придают странный вид какие-то громоздкие предметы, укрытые материей, газетами,
Тихо открывается входная дверь. Стараясь не шуметь, входит Коля. Он подходит к буфету, достает ломоть хлеба, ест жадно, с аппетитом, – видимо, проголодался сильно. Подходит к ширме, отодвигает две ее створки (те, что на зрителя). За ширмой виден потрепанный диван со спинкой, на котором спит, лицом к стене, его младший брат Олег, и раскладная кровать – постель Коли. Над диваном висит потрет молодого мужчины, а под ним на гвозде – сабля. Николай сел на раскладушку, ест хлеб.
Олег (вдруг повернувшись, шипит).Ты дождешься, я маме скажу!
Коля продолжает есть.
Который час?
Коля. Пятый.
Олег. Ого! (Нырнул под одеяло.)
Коля. Стихи, что ли, писал, полоумный?
Олег (высунув голову из-под одеяла). Аты – бабник! (И скрылся.)
Коля продолжает есть, думая о своем.
(Снова высунулся из-под одеяла.)Ты знаешь, я ведь тоже люблю.
Коля. Чего, пирожки с мясом?
Олег. Я серьезно…
Коля. Ну?
Олег (говорит, как на исповеди).Я… вот этого никто не знает… ужасно влюбчивая натура. Да, да!.. И давно!.. В четвертом классе мне одна нравилась, Женька Капустина… Хотел ее имя ножом на руке вырезать, да не получилось – больно. Прошло… В шестом классе – Нинка Камаева… Я ее из жалости полюбил – забитая такая была, тихая… Потом она в комсорги пролезла – горластая стала – жуть! – разлюбил. А сейчас – двоих… Да; да! Ну вот что такое – сам не пойму. Мучаюсь ужасно!.. Верку Третьякову и Фирку Канторович… Верка – каштановая, а Фирка – черная… У нее глаза, знаешь, огромные и темно-претемно-синие… Я в Парке культуры анютины глазки такого цвета видел… Ну вот, клянусь тебе, наглядеться не могу! А у Верки – коса толстая и до подколенок, а на кончике завивается. Как она ее носить не боится?.. Еще отрежут хулиганы на улице.
Коля. Они знают?
Олег. Что?
Коля. Ну, что ты влюблен в них?
Олег. Откуда же?
Коля. Не говорил?
Олег. Что ты! Так я им и скажу!.. Мучаюсь я очень… Как это
у меня получилось – сразу двоих, – не пойму! Вот ты ведь одну любишь? Одну? Да?
Коля (нехотя).Одну.
Олег. Видишь, нормально! Я вот что придумал: напишу записку.
Коля. Кому?
Олег. Одной из них.
Коля. И что напишешь?
Олег. Не скажу.
Коля. А другой?
Олег. А другой ничего не напишу. Только я не решил, которой из них написать. Это, знаешь, самое сложное. Но решу я сразу, категорично… и никаких!
Коля. А на другой что – жениться собираешься?
Олег. Я никогда не женюсь. Это-то решено твердо. Вон Федька наш женился – вижу я! Вечером, когда ты ушел, тут опять чуть свара не поднялась.
Коля. Ругались?
Олег. Не очень. Я читал на диване, а они пили чай… Купила она шоколадных конфет, так мне только одну швырнула, как собаке. Хотел я эту конфету выбросить к черту, да не выдержал, съел… Сидят они за столом, и она его точит, точит… Все деньги в уме какие-то подсчитывает, о шкафах, о кушетках, о стульях разговаривает… Федьке ведь это неинтересно, а она его пилит, пилит!.. А он только: «Леночка, хорошо! Леночка, сделаю!» Тьфу!