Русская фантастическая проза XIX — начала XX века (антология)
Шрифт:
Добавим: опровергнуть утверждения «иных литературоведов я критиков» помогли прежде всего произведения, впервые собранные воедино в сборниках «Взгляд сквозь столетия» и «Вечное солнце» [63] . Легко вообразить себе трудности работы составителей сборников, если первый «опыт биобиблиографии» по интересующему вопросу появился лишь недавно (см. В. Б у г р о в, И. Х а л ы м б а д ж а. Фантастика в дореволюционной русской литературе. Опыт биобиблиографии, В сборнике «Поиск-83». Средне-Уральское книжное изд-во. Свердловск, 1983). В интереснейшей этой работе представлены 250 произведений 120 авторов, и создатели ее утверждают, что далеко не все направления удалось описать. Представляя читателям «биобиблиографию», Е. П. Брандис писал: «Вопреки вульгарным нигилистическим теориям Пролеткульта, требовавшим начинать все с нуля, советская научная фантастика вырастала на уже подготовленной почве, критически осмысливая наследие прошлого, но не пренебрегая им, впитывая все лучшее и плодотворное,
63
Взгляд сквозь столетия. Русская фантастика XVIII и первой половины XIX вв. Сост. и коммент, В. Гуминского. Предисловие А. Казанцева. Изд-во «Молодая гвардия». М., 1977.
Вечное солнце: Русская социальная утопия и научная фантастика второй половины XIX — начала XX века. Сост., предисловие, коммент. С. Калмыкова. Изд-во «Молодая гвардия», М;, 1979.
Все лучшее и плодотворное… По существу, широкое знакомство с «фантастическим» наследием прошлого только начинается. И поневоле приходит на ум размышление нашего великого историка Карамзина: «Мы никогда не будем умны чужим умом н славны чужою славою: французские, английские авторы могут обойтись без наших похвал; но русским нужно по крайней мере внимание русских».
Открывает сборник «Ученое путешествие на Медвежий остров» Осипа Сенковского. Произведение это появилось в 1833 году в книге «Фантастические путешествия Барона Брамбеуса», было восторженно встречено читателями и… бранью критики. Как так? Еще не утихла скорбь по поводу кончины двух всемирно известных ученых, палеонтолога Жоржа Кювье и основателя египтологии Жана-Франсуа Шампольона-младшего, а уж Барон Брамбеус позволяет себе высмеивать их! Это была не первая (и не последняя) литературная мистификация Сенковского. Ученый-востоковед с европейской известностью, знаток древних языков, блистательный журналист, он был одной из самых противоречивых личностей эпохи. Издавая популярный журнал «Библиотека для чтения», «барон» помещал в ней рядом с творениями Пушкина, Жуковского, Вяземского ничтожные писания «корифеев вульгарного. романтизма» — так сказать, все на продажу, «Пишите весело, — говаривал он, — давайте только то, что общественный желудок переваривает». Казалось бы, литературный фат, срыватель мимолетных удовольствий… Но почему его «Сказку буланого коня» расхваливал Пушкин? Почему о его деятельности одобрительно отзывались Белинский, Чернышевский, Писарев, а Герцен в шутках «Мефистофеля николаевской эпохи» увидел «принужденные шутки человека, сидящего за тюремной решеткой»?..
Общество тех времен увлекалось «месмерическими опытами» на основе «животного магнетизма» и столоверчением, ходили настойчивые слухи о комете Галлея (или Беллы, или Вьелы), коя намерена «сделать удар в нашу бедную Землю» и т. д. Отголоски этих слухов и этих увлечений присутствуют и в «Ученом путешествии на Медвежий остров», рассказывающем о поездке по Сибири двух всемирно известных деятелей науки. Но время, как известно, все ставит на свои места, и ныне мы замечаем в первую очередь не иронию, пародию и самопародию повести, а изображенные в ней картины гибнущего человечества. Да, вот такие случаются в литературе «перевертыши». В наш термоядерный век произведение Сенковского вдруг предстает как одна из первых в мировой литературе антиутопий. Описание катастрофы, где сама планета сдвинулась в мировом пространстве так, что на месте прежнего Запада стал Север, вызывает в воображении отнюдь не удар кометы «в нашу бедную Землю», Сенковский, как беспощадный патологоанатом, не боится приблизить к нам мертвое тело Земли: волнуемые на поверхности воды странного вида предметы, темные, продолговатые, походившие издали на короткие бревна черного дерева, оказываются трупами воинов противоборствующих армий. Враги еще истребляли. друг друга, когда грянула всеобщая катастрофа и умертвила тех и других, умертвила, перемешала, выбросив, на скалу жалкий манускрипт — «Высокопарное слово, сочиненное накануне битвы для воспламенения храбрости воинов». Весьма современно и поучительно именно теперь, когда человечество начало осознавать возможность самоуничтожения…
Там же, в Сибири, разворачиваются события еще двух «фантастических путешествий», представленных в настоящем сборнике. Их авторы — Константин Константинович Случевский (1837–1904) и Петр Людовикович Драверт (1879–1945). Оба сочиняли и стихи, и прозу, но на этом сходство и кончается. Случевский, сын. сенатора, сам дослужился до высших придворных званий, получил степень доктора философии в Гейдельберге. Драверт, потомок обрусевшего наполеоновского офицера, детство и юность провел в. Вятке, где в тумору прозябало немало ссыльных революционеров. Он и сам, учась в Казанском университете, угодил в ссылку за причастность к освободительному движению — сначала в Пермскую губернию (1901 г.), затем в Якутию (1905 г.). «Страна-холодырь» стала его подлинной родиной, он изъездил Якутию вдоль и поперек, открыл несколько месторождений полезных ископаемых.
Редактор «Правительственного вестника» К. Случевский при всех своих чинах И регалиях был прогрессивно настроен, общался с Достоевским, Тургеневым, Нестором Котляревским и,
Повесть «Капитаи Немо в России» — это не только резкая отповедь чужеземцам, которые от века считали Россию «царством мрака и сальных свечей», но и проникновенная картина северных просторов, своеобразное завершение трехтомного географо-этнографического труда К. Случевского «По северу России» (1888).
В «Повести о мамонте и ледниковом человеке» сбывшихся технических идей вроде бы нет. «Совершенно фантастическая история» сильна другим. Во-первых, резкой сатирой на правительственную администрацию, во-вторых, гимном таким подвижникам, как доктор Сабуров, решивший оживить нашего далекого пращура.
И опять эту повесть можно рассматривать как антиутопиюу как своеобразный «перевертыш»: за последнее десятилетие на Западе добровольно согласились себя заморозить уже несколько тысяч людей, желающих проснуться через пятьдесят, сто и более лет. В капсулах, заполненных жидким азотом, они ждут, когда всемогущая; медицина будущего снова, вдохнет в них жизнь, разум, здоровье, Для них ледниковый период еще не закончен, как и для замерзшего аборигена в повести якутского ссыльного.
Но вернемся в 30-е годы прошлого столетия, к тревожной эпохе после разгрома восстания декабристов. Тревога эта коснулась и представлений о грядущем. Петербургское общество наводнилось шарлатанами, гадалками, побасенками об отживших мертвецах, россказнями о «пророчествах» Нострадамуса и самозваного графа Калиостро. Снова заходила по рукам «Абевега русских суеверий, идолопоклоннических жертвоприношений, свадебных простонародных обрядов, колдовства, шеманства и проч.», впервые напечатанная в 1786 году. 17 декабря 1833 года Пушкин записал в дневнике: «В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать. Дело пошло по начальству: князь В. Долгорукий нарядил следствие, и один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки».
Неудивительно, что появление гоголевской повести «Нос» одними было воспринято как «пересказ общеизвестного анекдота», другими отвергнуто «по причине ее (повести. — Ю. М.) пошлости и тривиальности». И только А. С. Пушкин отметил в примечании к первопубликации «Носа» (1836 г.) в «Современнике»: «…мы нашли в вей так много неожиданного, фантастического, веселого, оригинального…»
Справедливости ради отметим: соединение чудесного и повседневного, фантастического и социально-бытового для обличения «мерзостей жизни» еще до Гоголя широко использовалось Владимиром Федоровичем Одоевским (1803–1869). Теперь окончательно. установлено, что «Нос» в мельчайших деталях напоминает «Сказку о мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем». Энциклопедически образованный Одоевский был первопроходцем во многих областях. Его роман «Русские ночи», соединивший науку и искусство, — предтеча духовных поисков утопических социалистов, петрашевцев, романов Достоевского, наконец, «Доктора Фаустуса» Томаса Манна и многих других произведений современности.
Не менее значительна его утопия «4338-й». Мотивы сатиры и гротеска здесь приглушены, хотя легко распознаются намеки и на «месмеризм», и на «падение Галлеевой кометы», и на борьбу литературных «аристократов» с «торговым» направлением (Одоевский терпеть не мог О. Сенковского). Но во всей мощи в утопии проявился и провидческий дар мыслителя. В описываемом им будущем электроходы несутся по туннелям, проложенным под Каспийским морем и даже «насквозь земного шара». Работают магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далеком расстоянии разговаривают друг с другом. «Воздушные гальваностаты», электрические газосветные лампы, система теплохранилищ для управления климатом, что тянется почти по всему северному полушарию, — прообраз современных газопроводов. Всех чудес не перечесть, тем более что кое-что из предсказанного еще ждет своего осуществления: обогрев всей Камчатки теплом вулканов; снабжение нашей планеты лунными ресурсами, или «разными житейскими потребностями, чем отвращается гибель, грозящая Земле по причине ее огромного народоселения…»
Подчеркнем: и ныне удивляющие читателя предсказания и проекты Одоевского обнародованы за четверть века до первых романов Жюля Верна и за полвека с лишним до Уэллса.
В своей утопии Одоевский не зря изображает Россию будущего столь процветающей обителью поэзии и философии. Он верил, что «чудная понятливость русского народа, возвышенная умозрительными науками, могла бы произвести чудеса». Завершая «Русские ночи», он провозглашал на весь мир:
«Не бойтесь, братья по человечеству! Нет разрушительных стихий в славянском Востоке;—узнайте его, и вы в том уверитесь, вы найдете у нас частию ваши же силы, сохраненные и умноженные, вы найдете и наши собственные силы, вам неизвестные, и которые не оскудеют от раздела с вами».