Русская Фантастика 2005. Фантастические повести и рассказы
Шрифт:
Однако разрази меня генерал-майор Грибанов, если я имею хотя бы одну подходящую идею на этот счет. Можно, конечно, отогнуть на заборе возле кочегарки колючую проволоку, вылезти на гражданку и пробраться в офицерский городок, где дом пятиэтажный строят, там много разных технических бидонов валяется и бочек из-под краски. Только вряд ли они подойдут — строители в них обычно гудрон растапливают для заливки перекрытий, и этот гудрон внутри застывает. Потом есть еще железная бочка на заднем дворе столовой, туда наряд по кухне всякую парашу сливает для свиней из подсобного хозяйства. Тоже не лучший вариант. Еще одна бочка с водой возле курилки по пояс в землю вкопана, вроде как пожарный водоем. Ну, здесь даже и говорить не о чем. Ее оттуда трактором не выдернешь. Пара бочек приспособлена на стадионе под летний душ, но туда соваться не стоит, там вечно бродят свирепые дембеля, физорги хреновы — либо Ара Бешеный, либо урод Слава с шестой роты, либо тот и другой вместе. Если застукают, душу вынут с гарантией на всю оставшуюся жизнь. Вот, собственно, и все. У кого еще есть варианты?..
У Добрицы есть. Он терпеливо ждет, пока я выложу ему свои соображения, и выдвигает собственную версию:
— Как насчет химгородка?
Гм. Что касается химгородка, то он у нас расположен в самом глухом углу части, между казармой роты химической защиты и оружейными складами, куда даже столовский кот редко забирается, а нормальные люди вообще никогда не заглядывают. Второпях оборудованный на месте бывшей мусорки к приезду какой-то проверяющей комиссии из Москвы, показушный этот городок довольно успешно ветшает и разваливается второе лето подряд. Так вот, там, между фанерными щитами с покоробленной наглядной агитацией по защите от оружия массового поражения, установлена была однажды брезентовая туристическая палатка для проверки состояния солдатских противогазов. Выглядит эта процедура примерно так: надеваем мы раз в две недели всем личным составом свои противогазы и поочередно заходим в брезентовую душегубку, а прапорщик-химик затыкает все щели и начинает разливать по полу имитатор отравляющего вещества — хлорпикрин называется. Этот самый имитатор мгновенно испаряется и создает внутри такую атмосферу, что глаза на лоб вылезают. Одним словом, стоишь, дышишь. Если повезло, и в твоем резиновом хоботе нету трещин, и в очках оба стекла целые, минут пять живым протянешь. А химик, паскуда в новеньком противогазе, пакость свою нервно-паралитическую из бадьи знай себе расплескивает да еще прикалывается: то прыгать заставит, то отжиматься, то приседать на одной ноге. Протестовать никак нельзя — это называется «тренаж в условиях, приближенных к боевым», уставом положено. А то еще подаст, тварь, команду «большой разрыв шлем-маски». Это значит, нужно затаить дыхание, зажмурить глаза, коробку противогазную на ощупь открутить, шлем-маску снять и дышать ртом через дырочку в коробке. Способ еще тот, скажу я вам. Гарантирует стопроцентное попадание на небеса. В общем, кто сразу из адской палатки не выскакивает как ошпаренный, тот делает это чуть позже — задыхаясь, кашляя, в соплях, со струящимися ручьем слезами, глазами навыкате и желтой пеной на губах. Химику только того и надо, гниде. Мы-то в течение нескольких минут отходим, конечно, летальных исходов пока не случалось, но все равно удовольствие каждый раз ниже среднего.
Ну так вот. Как я уже сказал, стояла обычно в палатке этакая пластиковая бадья, герметично закрывающаяся посудина из-под хлорпикрина, размерами чуть поуже и раза в полтора пониже стандартной железной бочки. Именно о ней Добрица и вспомнил. По инструкции стоять там эта посудина не имеет никакого права, но такая уж у нас развеселая страна. Частенько бывает: поручит прапорщик своему помощнику, ефрейтору Мише Тыквину, закупорить бочку с остатками ОВ-имитатора и отнести ее на склад, а тот пойдет в клуб смотреть кино или подастся в город к бабам и про все на свете позабудет. В результате торчит злосчастный химикат в палатке неделю и больше, разлагается потихоньку на составляющие, дембеля его таскают консервными банками ради прикола — то в туалете разольют, полдня никто зайти не может, то в бане, то в столовой, с аналогичными результатами. Потом уже спохватится ефрейтор Миша Тыквин за пару дней до очередной проверки, сольет выдохшийся хлорпикрин в какую-нибудь канаву, землей притопчет, тару на складе тряпьем закидает, и все довольны. А прапорщику до лампочки, он уже списал в отчетности эту бочку как полностью использованную по назначению — благо фонды не контролируются никем, кроме капитана химзащиты, с которым вышеупомянутый прапорщик выпивает каждую субботу три бутылки водки. Ловкость рук, понимаешь, и никакого мошенства. Стоит ли вообще удивляться, если у нас из опечатанных боксов танки бесследно исчезают, а годы спустя все в полных непонятках руками разводят: куда ж техника-то подевалась и куда наряд по парку смотрел?.. А вот туда и смотрел.
Итак, отправились мы с корешком моим покойным в химгородок. Вообще-то эта отравленная территория обнесена сеточным ограждением со спиралью Бруно поверху, и ворота запираются на замок, но дырок в заборе видимо-невидимо: лазают всякие, кому невмоготу до туалета добежать… Отворачиваем у палатки полог — посудина на месте. Первая хорошая новость за сегодняшний день. Добрица откинул крышку, и мы отшатнулись, зажимая рты ладонями: в бочке оказалось на треть мутной гадости с едким хлорным запахом. Этакий дембельский привет от ефрейтора Миши Тыквина. По глазам резануло, словно бритвой, и я торопливо крышку захлопнул. Тут взяло меня сомнение: все-таки ядовитые вещества, мать их через колено. Отравится, не дай бог, Педаль ненароком, туда ему и дорога, а ведь на нас спишут. Наплевать, говорит Добрица. Чего он в ней, капусту солить будет? Наверняка козлу под известь скрыня понадобилась или под цемент ворованный, до дому довезти, а там он ее и выкинет к чертовой бабушке. Выкинет, уныло соглашаюсь я. Я соглашаюсь, потому что ничего другого в ближайшие пятнадцать минут мы все равно не найдем, а получать по башке после пятнадцатикилометрового марш-броска мне совсем не хочется.
Получать по башке мне не хочется особенно потому, что нельзя мне этого. Я и так стукнутый. С мопеда фигакнулся аккурат за год до армии. Сотрясение и гематома мозга, многочисленные поражения мозговой ткани, то-се. Как фигакнулся, так весь год в ушах шум стоял непрекращающийся, в глазах жирные черные мухи плясали, везде запах тухлых яиц чудился. Комиссовать должны были вчистую. А я, когда залечили мне более или менее башку, поперся сдуру на медкомиссию в военкомат за белым билетом, а там недобор массовый. Нормально, говорят, ограниченно годен. Постарайся только больше по башке не получать. И заломили руки за спину.
Значит, бочку мы с Добрицей все-таки решили забрать. Выливать из нее ничего не стали, потому что пригорок, и потечет все на асфальт: сейчас химики пойдут с обеда, Миша Тыквин по запаху мигом сообразит, что его посудине приделали ноги, и тогда мы с Добрицей опять-таки зря на свет народились. Очень у него, товарища ефрейтора, кулак убедительный. В итоге волочем мы тяжеленную емкость по вымершему в связи с выходным днем военному городку, из бочки через неплотно прикрытую крышку вонь просачивается страшная, глаза режет, руки напрочь отваливаются, пот по спине ручьем, а до кочегарки еще километров триста: миновать оружейные склады, завернуть за угол и потом еще много по прямой. Опять же солнышко тут, на юге, злое, особенно в обеденное время.
Добрица взмолился: Васек, говорит, не могу больше, давай отсудова выльем все к чертовой бабушке! Я ему отвечаю: куда выльем-то? На тротуар прямо? А вон, говорит Добрица, и тычет пальцем в приоткрытый канализационный люк возле склада.
Блестящая идея, земляк. Пять баллов. Помнится, у нас на родине в позапрошлом годе таким же образом какая-то секретная воинская часть речку угробила: вылили в водосток цистерну жидких отходов, и вся рыба ниже порогов кверху брюхом всплыла. А впрочем, если пошевелить мозгами, здесь канализация должна выходить прямо в пустыню, потому что на двадцать километров в округе ручья паршивого не встретишь. Воду для столовой нам дежурная машина привозит. Вся местная пустынная пакость в наших канализационных трубах от солнца прячется, как в оазисе, — всякие навозные жуки со жвалами, крупные пауки вроде тарантулов и черви дождевые, толстые и длинные, как в Австралии, я про таких в «Клубе путешественников» смотрел. Чуть послеполуденная жара спадет, выползают изо всех щелей: растянется червяк метра на полтора, тащится по асфальту, слизью бордюры пачкает… Мерзость проклятая, чистая аскарида. Чистый капитан Сутягин. Пауки в туалете до последнего времени прямо из очка вылазили, дневальные их каждый день гоняли вениками по всей казарме. Сидишь порой со спущенными штанами и молишь небеса, чтобы никто тебе в задницу не вцепился. Начальству, конечно, глубоко наплевать, оно в наш туалет редко заходит, у них свой при штабе — с унитазами и мягкой бумагой. Дневальные по-всякому пытались насекомых отвадить: и антифриз в очко лили, и масло машинное, и солярку, и дустом сыпали, но все без толку. Травануть подземный зоопарк боевыми отравляющими веществами пока никому в голову не приходило, и я вдруг подумал, что это остроумно и может принести пользу.
Пока я размышлял, Добрица ныл не переставая — выльем да выльем. Ну, говорю, хрен с тобой, золотая рыбка, давай выльем! Подождали мы, пока часовой за оружейные склады зайдет, подтащили бочку к люку и вывернули ее туда всю. Хорошо хлорпикрин по сухим трубам пошел, с нежным плеском. От неожиданности из люка пара жуков говенных выскочила, мы их сапогами по асфальту размазали.
Дальше легче пошло. Пустой бочонок мы мигом доставили в назначенное место, обтерли его изнутри старыми газетами. Вскоре и Педаль явился. Нам с Добрицей пришлось оказать ему еще одну услугу: перетащить бадью через забор и погрузить в педальский «Москвич». Емкость старшине не очень понравилась, он рассчитывал на большую железную бочку, поэтому, хотя буря в принципе прошла стороной, Педаль насупился. По-видимому, он уже успел где-то принять на грудь грамм триста, что привело его в тревожно-угрюмое состояние. Гоблины, сказал Педаль. Бандерлоги. На сегодня отмазались, но в понедельник неукоснительно продолжим. Согласно действующим расценкам. И еще раз войду в туалет и с изумлением обнаружу, что вы там курите сигаретами, пеняйте сами себя. Я дурак, вы мой азимут знаете. А где ж курить-то тогда, говорим мы с Добрицей. На улице, в специально отведенных и оборудованных для этого местах, терпеливо поясняет Педаль. Курить в туалете — нет такой буквы в этом слове, добавляет он. Это с пятого этажа-то не набегаешься, справедливо замечаю я. Тогда Педаль без дальнейшего разговора — дыдых мне леща по затылку! Я думал, у меня мозги через нос выпрыгнут. Еще вопросы, боец? Нет вопросов. Благодарю за службу.
Выпустив пар, прапорщик мгновенно утратил агрессивность, добродушно выяснил, до какой степени мы его уважаем, угостил нас своей поганой «ватрой», залез в «Москвич», радостно бибикнул от полноты ощущений и уехал зигзагами. А мы с Добрицей перелезли обратно через забор — я о колючую проволоку каблук рассадил, — и пошди в казарму, потому как было воскресенье и скоро по телику должен был дядюшка Скрудж начаться.
Кровь у тебя под носом, сказал Добрица. А, сказал я. Это… сейчас. Добрица перепугался: тебе что, плохо? Не, нормально, говорю, поднимаясь с земли. Голова только закружилась. А, говорит Добрица.
Вернулись мы в казарму. Умылся я в умывальнике, помаячил туда-сюда по подразделению, почитал «Эммануэль», выкурил в туалете прапорщицкую поганую «ватру», потом пошел в ленинскую комнату мультики смотреть. И вот как раз закончились «Утиные истории» и начался Чип с Дейлом, когда мы услышали первые выстрелы. Судя по направлению, откуда доносилась пальба, стрелял часовой возле оружейных складов. Сначала он бабахнул раз, после еще раз, а потом, видимо, справившись с предохранителем, засадил длинной очередью.