Русская фантастика 2009

Олди Генри Лайон

— Нет, Эфра, подожди… Я же их не оправдываю…

— Оправдываешь, а потом виляешь. — Она поднесла к изящно очерченным полным губам фарфоровую чашечку, отпила и продолжила: — Пусть ты и поэт, а те обыватели и судьи, которые их покрывают, рассуждают примерно как ты. Выискивают что-то общее с собой, умиляются — и дальше поехало по накатанной дорожке.

— Нет, подожди…

— Наверное, вам кажется, если вы будете их жалеть и выгораживать, они вас при случае тоже пожалеют. Ага, надейтесь… Встретите свору таких ублюдков в темном переулке — все равно забьют и бросят подыхать

на морозе, да еще от души посмеются. Эта ваша так называемая норма ведет себя как раковая опухоль. Разрастается, дает метастазы, давит на соседние клетки, а больной, то есть общество, пытается убедить себя, что дела обстоят как надо — мелкие болячки, можно не обращать внимания. Они стараются уничтожить все, что не похоже на них и живет по-своему. Дика видел? Лорд подобрал его полгода назад в Вергемеше. Это причем даже не окраина вроде Мархена, а небольшой кордейский городок, от столицы двести шестьдесят километров. Дик умирал в местной больнице, его избили на улице. Он никого не убил, не изнасиловал, не предал, ничего не украл — он всего-навсего не похож на них. Его било человек десять. Черепно-мозговая травма, разрывы внутренних органов, множественные переломы. Местные власти не стали заводить уголовное дело, хотя весь Вергемеш в курсе, кто в этом участвовал. Мальчишке девятнадцать лет, и провинился он только в том, что не хотел превращаться в раковую клетку.

— Как же удалось его вылечить? Никаких следов не заметно…

— Лечить было бесполезно, лорд его исцелил.

Ого… На такое способны только маги высшей пробы. То, что Мерсмон рвется в верховные правители, нетипично. По традиции колдуны такой весовой категории держатся в стороне от политики.

Вслед за мимолетным удивлением в душе возник болезненный отклик на несправедливость:

— Подлость какая… В смысле, ситуация с Диком. И ничего нельзя сделать, чтобы их притянули к отаету?

— Пока ничего, но когда взойдет на престол Весенний Властитель, он сможет потребовать расследования. Или, наоборот, замять другое уголовное дело, а то Бранд рвался в этот Вергемеш, но ему велели дождаться весны. Пей кофе, остынет.

— Кстати, почему лорд? Это же несуществующий титул.

— Его ребята между собой так называют, он не возражает. А за «шефа» одному недогадливому бедняге досталось по-страшному, это слово ему не нравится, на всякий случай прими к сведению.

— У Бранда кузины со странностями, тебе не кажется?

— С чего ты взял? — неожиданно заинтересовалась Эфра. — Что тебе показалось странным?

— Ну… — Стефан вздохнул, обрадовавшись смене темы. — Если бы я был режиссером, а они — моими актрисами, я бы сказал, что они гонят совершенно не то.

— Сможешь сказать, что было не так?

— Разговаривают как-то неправильно, это сразу цепляет. И двигаются, словно какой-то хищный кордебалет!

Эфра вытащила из кармана записную книжку и с деловитым видом что-то пометила. Стефан тоже достал свой блокнот и записал про «хищный кордебалет», пригодится.

Встретившись глазами, одновременно усмехнулись, и он, приободрившись, рискнул снова вернуться к главному:

— Я продал парикмахерскую, чтобы увезти вас с

Мархена. Съездил туда со специальным караваном, а вас уже нет. Извини, что я говорил, что их можно понять. Это как бы немного не я… Пожалуй, ты права насчет раковых клеток, но у меня с ними ничего общего. Я тебя люблю по-настоящему.

— Не обижайся, но никакой вашей любви мне даром не надо. А эти девочки, кстати, неплохие танцовщицы, выступают в масках. Приехали покорять столицу. Если наша команда победит, их возьмут в придворную труппу.

— Нельзя жить без любви! У нас с тобой все будет по-другому.

— Мне даже думать об этом противно. Сразу, знаешь ли, ассоциации… Это к тебе лично не относится, но ниже пояса я теперь словно каменная. Обледенелый камень. Держись от меня подальше.

У нее и в глазах поблескивал лед. Сине-серые узоры на стылом стекле.

— Неужели нельзя ничего сделать, чтобы ты поняла, что бывает по-другому? — жалким голосом спросил Стефан. — Чтобы ты смогла полюбить…

— А оно мне нужно? — Эфра неприятно усмехнулась. — Мысль о так называемой любви не вызывает у меня ничего, кроме рвотного рефлекса. Не знаю, что должно случиться, чтобы стало иначе. Наверное, что-то невозможное. Такое, во что я давно уже не верю.

— А твоя мама как себя чувствует? — поинтересовался он безнадежным тоном, прекрасно понимая, что его Эфра к разряду «невозможного» не причисляет.

— Неплохо. Лорд ее подлечил, и смена обстановки пошла на пользу, и то, что за меня больше не надо переживать.

— Я бы зашел к ней в гости, если она будет не против. Не дашь мне ее адрес?

— Не дам, — отрезала Эфра. — Не думай, что ко мне можно подобраться обходным путем.

— Да я… — он смешался, словно пойманный с поличным.

— Имей в виду, я выхожу замуж.

— Что?.. Как?.. За Бранда или заДика?

— При чем тут они? За господина Мерсмона. Я его официальная любовница, а в будущем стану женой. Послушай доброго совета, не надо за мной увиваться, а то нарвешься на такие неприятности, какие тебе и не снились.

Стефан потрясенно моргал, застигнутый врасплох ощущением дикого противоречия. Наконец ему удалось подобрать слова и выстроить из них более или менее связный вопрос:

— Ты же сказала, что никого не любишь, а собралась замуж, зачем тебе тогда замуж?.. Разве ты его любишь?

— По крайней мере, уважаю и готова служить ему верой и правдой.

— А как же то, от чего тебя тошнит? — напомнил он запальчиво.

Девушка слегка пожала плечами, с невозмутимым выражением на лице, только в узорчатых морозных глазах мелькнуло затаенное торжество.

«Так она же не спит с ним! — осенило Стефана. — Видимо, этот фрукт решил дождаться, когда у нее пройдет. Влиятельный, безусловно богатый, еще и колдун. Бедный поэт против него — как лесная букашка под гусеницей таран-машины. Ага, потом запишу… Неужели Эфра пошла к нему ради обеспеченной и безопасной жизни? Или ради мести, чтобы натравить его на тех ублюдков с Мархена? Два разных сюжета, и оба вполне пригодятся, если я все это переживу. Как будто окружающий мир превратился в печальную серую тучу… Тоже записать».