Русская фэнтези-2008
Шрифт:
У дяди Рудольфа порой рождались великолепные идеи, которые он воплощал в жизнь с неуемной страстью и фантазией. Ну кому пришло бы в голову украшать фресками стены еще где-либо, кроме пиршественной или каминной залы или часовни? Только ему. Однажды он приютил у себя в замке Никколо Сканти, никому не известного тосканского живописца, покинувшего родину из-за каких-то суровых разногласий с законом. Неизвестного по причине крайней молодости, а не в силу отсутствия таланта, это было видно по его настенной живописи и портретным работам, некоторые из них Филиппу уже приходилось видеть. Он был еще в поре ученичества, когда с ним приключилась какая-то темная история, подробности коей были Филиппу неизвестны, да и неинтересны. Рудольф приютил его, а позднее Никколо стал членом Братства. Разве не причудлив рисунок судьбы?
Его талант не остался незамеченным титулованным покровителем. С определенного времени эрцгерцог сделал в замке Талль одну
Филипп снова улыбнулся. Уж его-то не пугал Страшный суд. Ему были известны эти маленькие дядины хитрости. В остальном же все было так, как он привык видеть. Узорчатые плитки на полу, небрежно прикрытые у подножия огромного ложа медвежьими шкурами, камин в дорогих итальянских изразцах, часть стены, не использованная живописцем, затянута затканной гербами камкой приятного для глаз зеленоватого цвета, который всегда нравился Филиппу. Льняной полог кровати в тон придавал этим сумрачным покоям уют, даже темная ореховая мебель их не портила. Распятие над кроватью и небольшой алтарь в углу были явно предназначены для других гостей. Как и молитвенник рядом с алтарем.
После беглого осмотра он сбросил наконец тяжелый дорожный плащ и, швырнув его прямо на пол, подошел к окну. Солнце начинало клониться к закату, но времени было еще достаточно. Может статься, что советник Рош еще зайдет к нему. Филипп уже настроился на торжественный лад, но ему все равно очень хотелось увидеть каноника. Голова уже была сжата болезненным обручем, но он привык к этому. Те, чья миссия высока, всегда страдают больше остальных, так говорит его наставник. К тому же он сегодня ничего не ел, как и всегда в такие дни, лишь выпил немного воды еще утром, и голова кружилась слегка. Но этому обычаю Филипп не изменял никогда. Так он лучше чувствовал тот миг, когда в тело начинали вливаться неземные силы, наполняя его жизнь радостью. Ради этого можно было немного пострадать. Здесь, в замке, в Центральной башне, где находился этот покой и где немного ниже размещались покои самого эрцгерцога, а выше — каноника, действовали иные силы. Филипп начинал ощущать это уже вскоре после прибытия. Сначала у него начинала кружиться голова, затем гудело в ушах, хотя дядя утверждал, что снаружи Центральной башни находится какая-то хитрая система труб, построенная давным-давно — ведь Центральная башня почти не перестраивалась, — и ветер, гуляя по трубам, вызывает этот звук в ушах обитателей башни. Чувства, которые эта сила порождает в живущих в замке, зависят от направления и силы ветра. Иногда это небывалый подъем души, иногда ощущение силы, а иногда — угнетение и робость духа, и страх, и даже ужас. Но Филипп мало верил в это. Он приезжал сюда вместе с разными ветрами, но душа его всегда находила здесь то, чего ей не хватало там, дома.
Он не заметил, как простоял перед окном больше часа, наблюдая за движением солнца, и когда он вздрогнул от напористого стука в дверь, посторонний наблюдатель мог бы заметить, как изменилось его лицо за этот небольшой промежуток времени. Его невыразительные черты заострились немного, а глаза, обычно такие водянистые, потемнели, в них появился странный блеск, которого не было раньше. Вместо того чтобы откликнуться, он сам пошел к двери, и видно было, что походка его стала более грузной, словно он внезапно потяжелел. Он сам открыл дверь, отступил назад и склонил голову.
— Я рад, что вы нашли для меня время, — сказал он, и первый раз за долгое время радость прозвучала в его голосе.
Каноник Рош ворвался стремительно,
— Я ждал твоего прибытия, брат, — произнес он своим звучным голосом и сразу заполнил собой обширный дверной проем. Нескрываемая радость звучала в его голосе.
— Сегодня у нас великий день!
Филипп вопросительно поднял глаза. В обществе своего наставника ему почему-то никогда не хотелось говорить, лишь внимать. Этот человек не походил ни в коей мере на обычного священнослужителя, латы и меч ему были бы более к лицу, нежели сутана. Его облик выдавал недюжинную силу и ловкость, его походка была всегда упругой и стремительной, а орлиный профиль так и просился чеканить его на монетах. Нет, не для участи священника был он рожден, а чтобы повелевать. Даже голос его, звучный и красивый, был предназначен не для проповедей с церковной кафедры, а для того, чтобы отдавать команды на поле боя. Но случилось так, что каноник Рош оказался капелланом в замке Талль, и скромная роль эта ему пришлась по душе, хотя, если копнуть поглубже, отнюдь не дядя Рудольф был истинным хозяином Замка на вершине, на самом-то деле. На Советнике Роше лежала огромная ответственность за этот временный оплот будущего Царства Справедливости. Он был действительным членом Совета Тринадцати, то есть в иерархии Братства достиг таких вершин, о которых Филипп, в жилах которого текла кровь голубого цвета, не мог даже и мечтать. И это был единственный человек, пред кем Филипп склонял голову с восхищением. Именно он открыл когда-то Филиппу его древнее происхождение и назначение, он дал постигнуть ему свою силу и открыл Истинного Бога.
— Великий день, — пояснил Советник, — сегодня мы не только очистим души для наших собратьев, чтобы они могли присоединиться к нам, но и примем в лоно свое новообретенных братьев. Сегодня Великое Солнцестояние.
Филипп не понимал. В день летнего солнцестояния всегда принимали новых братьев, после испытания, конечно.
— Для тебя сегодня тоже… испытание, — тут Филипп затаил дыхание.
Рош продолжал:
— Братство довольно тобой! — Он немного потянул паузу. — Совет считает, что ты можешь перейти на следующую, более высокую ступень, — и он довольно улыбнулся, видя растерянность на лице Филиппа. — Первое Посвящение. Это я рекомендовал тебя. Не надо, — в его голосе вдруг прорвались резкие металлические ноты, — не надо пустых слов благодарности. Единственное, чем ты можешь отблагодарить Братство, — лишь служа ему. На благо его и его членов, — он возвысил голос, — на благо нового порядка и Высшей Справедливости.
Филиппу стало стыдно. Конечно же, не время пустых слов, но действия. Те несколько лет, что ему довелось провести в Братстве, он лишь выполнял по мере сил предписания и поручения Совета, хотя и под ним были братья мелких рангов, и они повиновались ему. Но теперь он получит неизмеримо большую власть, войдя в круг Первого Посвящения, и право решать за других. И еще одно право, одну возможность, которая была ему дороже всех других: проникновение в древние знания, что открываются только Посвященным. И сила его возрастет многократно.
— …со временем можешь стать членом Совета, — ворвался голос наставника в его мысли, и он встрепенулся.
Каноник Рош явно наслаждался произведенным эффектом, однако видно было, что он спешит: слишком много еще нужно сделать, да еще и думать о безопасности, ведь под этой крышей, кроме братьев, собралось много непосвященных. Челядь, охрана, праздный люд. И хоть все это заботы эрцгерцога — иначе зачем он здесь еще нужен, — Рош любил проверять все сам. Тем более что сегодня здесь присутствуют еще трое членов Совета, кроме него, случай небывалый. Естественно, инкогнито. Не может член Братства знать в лицо более одного члена Совета. Этого требует безопасность. Поэтому беседа с Филиппом получилась недолгой, и каноник быстро растворился в темном дверном проеме, из которого возник незадолго до того.
Филипп остался один. Он уже чувствовал эту приятную расслабленность и отчужденность от мирского. Несмотря на усилившуюся головную боль, внутри тела разлилось чудесное светлое чувство, предшествующее скорой трансформации. Он хорошо знал это ощущение, и ничто не приносило ему такой радости, как предвкушение чуда перевоплощения. Он потянул верхние завязки своего камзола и двинулся к ложу, на котором братьями-распорядителями было предусмотрительно разложено облачение. Он раздевался не спеша, бросая свое платье прямо на пол. И все медленнее становились его движения, и все больше и больше внутреннее ожесточение проступало в его чертах и даже в самых мелких его жестах. А он в эти минуты словно чувствовал, как душит его этот мир, как пытается наложить на него свои жадные лапы, затянуть в человеческий водоворот, чтобы уже никогда не выпустить. И он яростно сбрасывал с себя его, слой за слоем, и чудесная легкость вливалась в его члены. После обретения этой легкости на него всегда опускалось спокойствие, когда ничто уже не может поколебать адепта. Лишь только в этом состоянии можно обращаться к Богу.