Русская Италия
Шрифт:
В 1912 году Н. Ф. Валиев ушел из труппы, оставшись пайщиком театра. При этом он был одним из инициаторов и участником «капустников» Художественного театра, из которых возникло кабаре артистов МХТ «Летучая мышь».
В марте 1920 года Н. Ф. Валиев с небольшой группой артистов выехал за границу и возродил свою «Летучая мышь» в Париже. Затем последовали гастроли в Испании, Англии и США.
Когда двадцатитрехлетний Николай Бенуа появился в Париже, Н. Ф. Валиев как раз искал молодых людей, прибывавших из России, чтобы получить для своего театра новую закваску,
Н. А. Бенуа поставил отдельные сцены у Валиева для «Летучей мыши» и получил предложение из Мадрида на постановку в Королевском театре «Бориса Годунова» с русскими солистами и испанским хором. А. А. Санин, имевший репутацию мастера массовых сцен и выдвигавший задачу превратить оперу из костюмированного концерта в музыкальный спектакль, разделял с Николаем Бенуа взгляд на оперную постановку как на театральное представление, в котором гармонично сливаются музыка и визуальный ряд.
Александр Акимович был в таком восторге от молодого сотрудника, что когда в 1925 году его пригласили в знаменитый театр «Ла Скала» для постановки «Хованщины», он предложил главному дирижеру театра Артуро Тосканини заказать Николаю Бенуа оформление спектакля.
Патриция Деотто пишет:
«Уже тогда Бенуа показал решительный характер и уверенность в себе, которую приобрел, работая долгие годы бок о бок с отцом. У него же начинающий театральный художник научился принципам и технике декорации, основанным на художественной целостности, синтетическом единстве всех элементов спектакля и точном воссоздании места и времени действия. Николай Бенуа всю жизнь придерживался новаторства, введенного С. Дягилевым и Бенуа-отцом в постановки «Русского балета».
В 1987 году Николай Бенуа написал о Дягилеве:
«Он нас научил, что красота постановки заложена в так называемом эскизе, т. е. сценическом проекте, где уже присутствуют, как в волшебной шкатулке, все нужные элементы для «создания» картины, включая поэтическую и музыкальную силу».
Эта концепция была положена в основу эскизов для балетов и костюмов «Хованщины», высоко оцененных Артуро Тосканини. При этом Николай Бенуа исполнение картин счел слабее своих эскизов. Он обратил внимание Тосканини на исчезновение из декораций основного структурного элемента, то есть стилистического единства (в эскизах присутствовавшего), и уговорил маэстро пойти на изменения. Бенуа работал двое суток, с утра до вечера, дабы исправить картины.
Дебют молодого художника в миланском театре прошел блестяще.
После этой постановки началось его тесное сотрудничество с «Да Скала» и другими итальянскими театрами. В то же время он вышел на международную арену, исполнив заказы для театра «Колон» в Буэнос-Айресе, для оперных театров Берлина и Дрездена.
В 1927–1932 годах Николай Бенуа жил в Риме, где поставил многочисленные спектакли для Королевской оперы. Там же в 1932 году родился его сын Романо.
В те годы он часто бывал в Сорренто в гостях у Максима Горького, где встречался с близкими друзьями: Максимом Пешковым, сыном Горького, князем Ираклием Багратионом-Мухранским (сыном князя Георгия Багратиона-Мухранского, человеком, которого в 1942 году съезд представителей грузинских эмигрантских организаций в Риме признал законным претендентом на престол Грузии), с которым дружил всю жизнь, и даже написал его портрет, художником Борисом Шаляпиным, сыном легендарного певца. В 1929 году, когда Федор Шаляпин с огромным успехом пел в «Борисе Годунове» в Римской опере, среди зрителей был его приятель Горький, специально приехавший из Сорренто; присутствовал, естественно, и Николай Бенуа, написавший эскизы для оперы.
По инициативе Максима Пешкова московские театры часто приглашали Николая Бенуа оформлять спектакли, но он предпочитал выполнять заказы для западных компаний, постоянно работая с 1932 года в «Ла Скала».
Патриция Деотто пишет:
«Бенуа ввел в итальянский оперный театр свое понимание роли театрального художника и принцип «неделимости постановки» — от декорации до костюмов, париков и ожерелий. Он обновил декоративную живопись, продолжая инновации, начатые его отцом. Тогда в «Да Скала» и в других итальянских оперных театрах работали художники, чаще всего специализировавшиеся на рисовании определенных деталей: одни рисовали капители, другие стулья или похожую бутафорию и каждый писал по-своему, не обращая внимания на жанровое и стилистическое единство постановки. Режиссеры приглашали известных художников и скульпторов, зачастую не имевших никакого представления о постановочной живописи и технике, — по большей части их эскизы были похожи на картины, которые потом театральные специалисты должны были приспосабливать в качестве декораций.
Бенуа, введя понятие театрального художника как «постановочного строителя» (construttore scenografico), обратил внимание на необходимость соблюдения культуры и стиля эпохи, на связь цвета с музыкой и на гармоничное сочетание костюмов с декорацией и с музыкой. Последнее было чуждо даже такому известному костюмеру, как Карамбо (настоящее имя Луиджи Сапелли), рисовавшему замечательные костюмы, но нередко вразрез с характером постановки. Кроме того, тогда было принято брать костюмы напрокат в мастерских, где иногда даже не имелось подходящей одежды».
В 1936 году, после смерти Карамбо, Николаю Бенуа предложили пост главного художника и заведующего художественно-постановочной частью театра «Да Скала». После этого он создал в театре пошивочную мастерскую, чтобы иметь возможность шить костюмы, подходящие к постановкам различных опер. Он также убедил дирекцию в необходимости заменить неподвижные подмостки механическими, с движущимися декорациями и мостиками, по проекту архитектора Луиджи-Лоренцо Секки.
Кроме того, Николай Бенуа основал школу для учебной практики театральных художников и устраивал — впервые в Италии — выставки театральных эскизов.
Однако с конца 1935 года по начало 1936 года, перед тем как занять место директора художественно-постановочной части, Николай Бенуа пережил очень трудный период — из-за своего советского гражданства в фашистской Италии. Дело в том, что в 1924 году он легально выехал из России с советским паспортом, который сначала сохранял, так как родители жили в Ленинграде и сын боялся, что им повредит, если станет официальным эмигрантом. Позже, в 1929–1930 годах, когда родители окончательно переехали в Париж и он уже обосновался в Италии, получение так называемого нансеновского паспорта по разным причинам откладывалось: из-за бюрократических затруднений, отсутствия определенных льгот и т. д. Его отец, Александр Бенуа, в то время принял французское гражданство и уговаривал сына сделать то же самое, но тот отказывался: ему казалось, что при французском гражданстве он морально изменил бы «родине своей души».
Все те годы Николай Бенуа, живя вне СССР, продлевал визу, но в 1935 году, перед Рождественским праздником, он подпал под действие новых, принятых театральным инспекторатом мер, в силу которых обладателей «красного», то есть советского паспорта, лишали права работать, а обладателям «белого», то есть нансеновского паспорта, работать разрешалось. Полицейское управление сообщило Николаю Бенуа, что 29 декабря 1935 года срок действия его разрешения на работу и пребывания в Италии окончательно истекают.