Русская Никита
Шрифт:
ГЛАВА 20
В этой палате никогда не бывало темно. Даже ночью где-то под потолком холодно горела голубоватая лампа. Это делалось для того, чтобы постовая медсестра всегда могла видеть через маленькое окошечко, что здесь происходит.
Койка Мэг — ближе всего к двери. Здесь неудобно, по ногам гуляет сквозняк, прогнутая сетка свешивается чуть ли не до пола, но у нее просто нет сил перебраться на одну из трех пустующих кроватей. В ее теле катается шестьсот миллиграмм аминазина. Это называется «ударная
Сколько дней Мэг лежала на этой койке — пять? десять? Она уже не могла осознать. Все — тело, мозг, душа — были какими-то полумертвыми. Сначала Мэг еще считала сутки по тому, как в наблюдательную палату входила медсестра в сопровождении двух дюжих санитаров. Они приносили с собой шприц и полотенца. Полотенца нужны были, чтобы связывать Мэг.
После этого всегда наступал покой и безмятежность. Сознание плыло словно по волнам, и только где-то далеко, в самой глубине, бился голос: не сметь! не подчиняться! выжить!
Она знала, что именно так во времена Брежнева сводили с ума неугодных людей: постепенно отравляли их мозг различными медикаментами. И после этого те, кому больше всех надо было от жизни, становились тихими и спокойными, и от этого спокойствия уже не было лекарства.
Стискивая зубы и обливаясь холодным потом, Мэг напрягалась изо всех сил, чтобы не дать этим извергам убить себя. Но она уже не могла сопротивляться.
Волков решил не просто ликвидировать ее, а ликвидировать «красиво»: он оставлял в живых ее тело и убивал разум, душу, все то, что на самом деле и является Маргаритой Науменко.
Но стоило Мэг подумать об этом, как новые сомнения одолевали ее: а что, если она действительно больна? Что, если Валентин Валерьевич был прав, и она просто не в состоянии различить, что является бредом, а что правдой? Ведь у нее уже было чувство нереальности всего происходящего. Тогда, в библиотеке… Волков появился перед ней как призрак. К тому же он всегда знал то, что знать невозможно… Разве человек может такое проделывать? И та история о старинной книге, от которой люди лишаются рассудка… Может, дело именно в ней?
Или же не было никакой «Vade mecum», и все это — лишь сон? И она действительно сошла с ума от невыносимой любви к своему мужу?
«Витька… Почувствуй, что я попала в беду! Приди! Меня надо спасать, я погибаю…»
Но что он мог почувствовать? Он чувствовал Юлечку. Он счастлив с ней, и если Мэг действительно любит его, то разве она вправе лишать его этого счастья? Ей надо радоваться, что ему хорошо. А себя принести в жертву.
От этих мыслей хотелось призвать к себе смерть.
Единственное, что удерживало ее на плаву, так это мысль о Структуре. Узнав, что задание по ликвидации Огнева не выполнено, Сергей Иванович сразу должен был попытаться разыскать ее. Нужно было перетерпеть еще день, еще два…
— Они все равно сломают вас, — прошептал кто-то рядом с ней. — Как ни трепыхайтесь, как ни буйствуйте. Не жилица вы на этом свете…
Мэг медленно повернула голову
— Галлюцинация… — мертвенно прошелестела она, чтобы только услышат себя и отпугнуть проклятое видение.
Но тень и не думала исчезать. Более того, она вдруг приобрела форму невысокого худенького дядечки, заросшего черной щетиной, — в обычной больничной пижаме и стоптанных тапках. В руках у него была швабра с намотанной на нее половой тряпкой.
Нервно покосившись на окошко, за которым дремала постовая медсестра, он осторожно положил швабру на пол и чуть ли не на четвереньках подскочил к изголовью Мэг.
— Притворитесь, что они вас уже довели! — произнес он, глядя на нее острыми черными глазками. — Просто начинайте помирать… И они перестанут вас колоть. Если, конечно, поверят, что они вас вылечили…
— Кто вы? — выдавила она из себя.
Дядечка на секунду задумался.
— Я? Я шизофреник, и у меня бред Котара… Они меня тоже лечили аминазинчиком… А сейчас — гляди ж ты! — перешли на трудотерапию. Швабру доверяют!
Последние слова он произнес с горькой усмешкой.
Кто бы он ни был, он явно желал Мэг добра… Она попыталась приподняться на локте.
— Отсюда можно убежать? Скажите, можно?!
Больной беззвучно засмеялся.
— Выхода нет… Нет! Это вам не из тюрьмы удрать: уголовника кто-нибудь укроет, спрячет, а шизофреники никому не нужны… Куда вам бежать? Здесь хотя бы кормят, понимаете? Главное, чтобы не лечили, а так здесь нормально. Перестаньте бороться с системой. До тех пор, пока вы ведете себя как ее враг, она тоже будет уничтожать вас. Станьте ее частью, и тогда она примет вас как свою.
Что-то знакомое послышалось Мэг в этих словах. Кто-то уже говорил ей нечто подобное. Но кто и когда?
— Но я не могу позволить им… — прошептала она протестующе.
— Тем самым вы позволите им заколоть себя до смерти, — улыбнулся дядечка.
Внезапно ему показалось, что постовая медсестра дернулась во сне, и он тут же резко отодвинулся от Мэг.
— Вы меня не видели, понятно? Я вам снился. Только они не знают, что на самом деле я все знаю об освобождении! Они думают, я больной, они меня лечили… Дураки!
— Подождите! — взмолилась Мэг.
Но было уже поздно. Дядечка исчез из палаты так же внезапно, как и появился.
* * *
Мэг смотрела неподвижным взглядом на трещину в потолке. Дыхание ее было тяжелым — со свистом, с хрипами, кожа покрыта испариной… Она умирала и просто физически ощущала, как жизнь вытекает из нее. Мэг знала, что если она сама не будет верить в это, если она не пройдет через все, то тогда может быть, тело ее и не умрет, но сама она исчезнет навсегда, и вместо нее по земле будет ходить просто кусок плоти.