Русская рулетка
Шрифт:
— Это личное дело Николая Степановича.
— А вы не хотите нам помогать…
— Я же сказал — не знаю, — с досадой произнёс Чуриллов. — Не готов ответить.
— Мужчины! Мужчины! — Ольга повысила голос. — Разойдитесь по разным углам ринга.
— Действительно, чего это мы? — Шведов улыбнулся неожиданно мягко. — Нас ждёт «Крыша».
Чуриллов прикинул, сколько у него с собой есть денег. Немного, но всегда, на всякий случай, он носил с собой золотую десятирублевую монету — эти деньги ходили в России лучше всех бумажных банкнот, даже лучше хрустящих «Катенек», лучше британских фунтов и французских франков. Имелась, правда, ещё одна серьёзная валюта — доллары САСШ, но с их хождением Чуриллов не сталкивался ни разу. Он перевёл взгляд на Ольгу. Как она скажет, так и будет.
— Ну что? — вновь спросил Шведов.
— Да, да, да! Мы идём в ресторан. Всенепременно! Как, Олег?
— Идём. Куда же я без вас? — Чуриллов улыбнулся понимающе и печально одновременно.
Выйдя из дома, они сели на лихача, тот довёз их до «Крыши» за десять минут.
— А как поживает «Стойло Пегаса»? — спросила Ольга у Чуриллова.
«Стойло Пегаса» было очень модной в среде питерской интеллигенции забегаловкой, там всегда можно было встретить известных художников, поэтов, музыкантов, актёров. Ольга и сама бывала там раньше, но потом стало не до этого.
— Не знаю, — спокойно, как-то отрешённо проговорил Чуриллов. — В этом году там не был ни разу.
— Я тоже, — сказала Ольга.
— Если хотите, можем как-нибудь сходить, — предложил Шведов. — Там интересно?
— Очень! — воскликнула Ольга.
Чуриллов промолчал.
— Собирается весь творческий Питер, — добавила Ольга.
Чуриллов опять промолчал: «Стойло» действительно стало ему неинтересно — очень много инфантильного, смешного, наигранного, поверхностного, глупого, хотя и трогательного… Собственно, так же трогательны бывают, например, малые дети.
— Кого там только не встретишь! — с восхищением произнесла Ольга.
Чуриллов продолжал молчать.
Мест в «Крыше» не было, но для Шведова, который успел за несколько дней стать здесь своим человеком, нашёлся целый стол, который притащили из-за какой-то ширмы два плечистых молодца.
— Прошу! — величественным жестом, будто король, указал на стол Шведов. — Ольга Сергеевна, Олег Семёнович… Пли-из!
В ресторане было шумно, люди веселились как могли, словно бы для них не существовало ни революции, ни угрюмых ночей, в которых постоянно звучат выстрелы, ни гопстопников, способных вывернуть карманы наизнанку у кого угодно, даже у самого товарища Троцкого, ни начинающегося красного террора — нич-чего, словом, и Чуриллов это понимал.
— Жаль, вы не хотите нам помочь, — завёл старую песню Шведов, покрутил, поболтал в воздухе пальцами, словно бы слепил некую невидимую сложную фигуру.
Не сдержался Чуриллов, поморщился досадливо, хотя в следующий миг лицо его вновь обрело ровное приветливое выражение.
— Да поймите вы меня, — проговорил он с напором, — я не «не хочу», я — не могу. Ощущаете разницу?
— Ощущаем, — произнёс Шведов весело, — мы с Ольгой Сергеевной всё ощущаем… Мы тоже не можем, но тем не менее стараемся, что-то делаем, поскольку нам дорога Россия.
— Э-э, господа боксёры, — знакомо повысила голос Ольга, — прошу разойтись по разным углам ринга.
— Всё, всё, всё! — Шведов поднял руки, словно беспортошный немец перед русскими окопами. — Больше не буду. Сдаюсь!
Далее обед проходил, как в царскую пору писали на страницах газет, «в тёплой дружеской обстановке». Шведов, веселя компанию, болтал разные глупости — делал это специально, Ольга поддакивала ему. Чуриллов предпочитал молчать — у каждого, в общем, была своя партия.
Иногда Чуриллов смотрел на Ольгу, и у него внутри возникала боль: Шведов не нравился ему всё больше и больше, от бывшего артподполковника исходила опасность, и Шведов эту опасность ощущал очень отчётливо, она буквально щекотала лопатки, выдавливала из глаз влагу — Шведов был одинаково опасен и для Ольги, и для Чуриллова.
Тем временем Шведов выдернул салфетку из-за воротника и, беззвучно отодвинув стул от стола, поднялся.
— Пардон!
Чуриллов проводил Шведова внимательным взглядом, словно бы хотел предугадать его действия, хотя предугадывать было нечего — без всяких объяснений было понятно, куда отправился бывший артподполковник, — ковырнул вилкой горку салата.
— Я вижу, Шведов вам не нравится, Олег, — неожиданно произнесла Ольга, также потянулась вилкой в салатницу, «наступила» на вилку Чуриллова, улыбнулась виновато. — Признавайтесь!
— А чего признаваться-то? И без того всё видно.
— Да, Олег, действительно никаких слов не нужно, у вас всё написано на лице.
— Не боитесь, что я однажды возьму и застрелю этого человека? — задал Чуриллов неожиданный вопрос.
Ольга, удивлённо глянув на него, отрицательно качнула головой — она не боялась этого.
— А если я выкраду вас? Придёт этот пушкарь с выправкой строевого коня, а ни вас, ни меня за столом нету, а?
— И этого не боюсь, Олег, — произнесла Ольга тихо и вновь выразительно качнула головой.
У Чуриллова сладко сжалось сердце, сделалось больно — Ольга была очень красива. Что она нашла в этом плосколицем жёстком пушкаре, кто ответит?
— Почему? — спросил он.
— Потому что хорошо знаю вас, Олег, — глянув Чуриллову прямо в глаза, ответила Ольга, — и знаю гораздо лучше, чем вы сами себя, Олег…
От этого взгляда Чуриллову стало легче, в голове возникла мысль о том, что Ольга для него ещё не потеряна, всё возвратится на круги своя. Вернётся, в конце концов, Ольга — вернётся и навсегда останется с ним. Он улыбнулся открыто, не сдерживая себя. Неправду говорят, что всё проходит, ничего не остается от времени, — нематериальная вещь время оставляет слишком много следов. И горьких, вызывающих слёзы, и радостных.
— Ну вот и хорошо, Олег, — чуть напряжённо проговорила Ольга. Она чего-то боялась, неожиданно стала бояться, раз возникла эта натянутость в тоне. Но разве можно бояться Чуриллова? — Я счастлива, что вы, Олег, не изменились.
— Я мог измениться за эти годы, Ольга, здорово мог. Мог поседеть, мог потерять зубы и руку, мог потерять дом, но одного не мог лишиться — порядочности. Извините за «высокий штиль».
Вернулся Шведов, посмотрел подозрительно на Чуриллова, потом перевёл взгляд на Ольгу.