Русская сага
Шрифт:
Небо снова прорезал огненный след. Юнкеру показалось, будто это ангел огненным перстом разъял небосвод, впуская душу его отца в райские пределы. Юнкер плыл все выше и выше, пока в звездных россыпях смог различить родное лицо. Отец ласково улыбался ему. Юнкер поднимался все выше, пока очертания лица не размылись меж далеких светил. Он провалился в темный, как провал беспамятства, сон.
Глава 2
Проводив засидевшихся за поминальным столом соседских старушек, Сергей Дмитриевич остался один. Он устало опустился на диван и закрыл глаза. Только сейчас он ясно понял, что этим вечером закончилась эпоха в его жизни. Со дня смерти матери
Всё, что касалось житейских проблем, Сергей Дмитриевич, не желая терять ни грана своего времени на их решение, сознательно отдал их на откуп матери. Твёрдый, подчас жёсткий характер матери иногда был для него спасительным щитом, за которым он мог осмотреться, испросить совета и передохнуть. Её школа жизни стала для него, полностью посвятившего себя делу, научной работе, заменой своему куцему житейскому опыту. И потому он, не принимая иных приоритетов, только в работе реализовывал свои амбиции. Но сейчас в его душе, как в больном дуплистом дереве, лишая привычного мироощущения, угнездилась пустота. Он растерялся.
Сергей Дмитриевич не был женат – не получилось. Работа и длительные, иногда по полгода, командировки съедали без остатка время для обустройства личной жизни. Сейчас он даже не смог бы и припомнить, были ли у него подряд хоть пара месяцев, которыми смог бы распорядиться, как хотел.
Последний год мать болела подолгу. Уезжая в командировку, Сергей Дмитриевич непременно заходил к соседке с приготовленным накануне конвертом. В нем он оставлял деньги на хозяйственные нужды и продукты. Анна Ильинична долго отнекивалась. По её понятиям просьба-то была пустяшная – зайти три-четыре раза в течение дня из двери в дверь. Но Сергей Дмитриевич был непреклонен и конверт нехотя принимался. Анне Ильиничне и в голову не приходило, что Сергей Дмитриевич оставлял деньги не только ей. Немало обходились услуги патронажной медсестры. Позвонить лишний раз его матери и, если нужно, делать уколы сверх назначенных стоили того. А участковый терапевт на протяжении последнего года стала чуть ли не семейным врачом. Она наделялась денежной субсидией много большей, ибо и задача на нее возлагалась самая ответственная. Сергей Дмитриевич боялся, что в матери в любой момент может понадобиться экстренная помощь и потому денег не жалел.
Всех визитёров Сергей Дмитриевич снабдил ключами, чтобы не беспокоить мать звонками в дверь. Хотя она и так не смогла бы её открыть. Более полугода мать уже не вставала с постели. Она еще могла кое-как сползать на санитарный стульчик. Это было пределом её сил. Сергей Дмитриевич настойчиво упрашивал ее лечь в хорошую клинику. Мать наотрез отказывалась уезжать из квартиры. Никакие уговоры не помогали. Скрепя сердце он оставлял её дома под продублированным присмотром.
В каждый отъезд Сергей Владимирович надеялся, что в его отсутствие ничего не случиться. Но однажды зазвонил мобильник. Участковый врач сообщила, что мать отвезли в реанимацию. Наскоро устроив дела, уложив весь путь в два часа полёта, Сергей Дмитриевич вечером был уже в больнице. Там его ждала скорбная весть…
Тихо звякнул дверной звонок. Открыв дверь, он увидел Веру, дочь Анны Павловны. Их отношения за последнее время стали и для его матери, и для самой Анны Павловны головной болью. В свои тридцать два года, имея привлекательную внешность, Вера все десять лет соседства ни на кого, кроме него, и смотреть не хотела. Анна Павловна и плакала, и злилась, уговаривая её и Сергея Дмитриевича как-то разрешить этот мучительный для всех вопрос. Но Сергей Дмитриевич всегда извинительно и деликатно объяснял ситуацию: он старше Веры на восемнадцать лет,
Мать понимала все сложности и потому не принуждала его к скорейшему решению. «Анна Павловна, голубушка, дайте им самим разобраться. Дело такое деликатное, вдруг что не так сложится!», отвечала она соседке на её сокрушенные жалобы. На что Анна Павловна только горестно вздыхала: «Года уходят, а моя дура, как зомби какая-нибудь, и слышать ничего не хочет! И детей уже давно надо иметь, а она, – «не с ним, так и не с кем!».
Сергей Дмитриевич в присутствии Верочки всегда чувствовал себя виноватым. Вот и сейчас, глядя в её сочувственно-встревоженное лицо, не мог сдержать извиняющихся интонаций.
– Что случилось?
– Ничего. Я хотела узнать, не надо ли помочь, в квартире прибрать…
– Верочка, не надо, я всё равно завтра рано утром уезжаю. Я ведь бросил все дела…
– Ну и что! В квартире всё должно быть чисто!
Решительно отстранив Сергея Дмитриевича, она попыталась пройти в комнату, но он покачал головой:
– Нет, нет, не стоит сейчас! Завтра, в моё отсутствие, если выкроишь минутку, зайдёшь и похозяйничаешь. Мне, честное слово, надо ещё многое сделать за этот вечер…
Вера опустила голову. Помолчав, прерывая слова придыханием, она сказала:
– Как знаете, Сергей Дмитриевич, как знаете…
Вера прекрасно понимала, что после смерти его матери уже не сможет вот так, нечаянно, заходить к нему, маскируя свои визиты под деловым предлогом.
Закрыв за Верой дверь, он прошёл в комнату и без сил опустился на диван. Сумерки заливали пространство комнаты. В их густеющей мгле Сергею Дмитриевичу привиделось лицо матери. Она укоризненно и грустно глядела на него. От этого взгляда у него перехватило дыхание, а колкий, нервный спазм выдавил из глаз горячую влагу. Переждав пару минут, Сергей Дмитриевич взял себя в руки. Не надо сейчас раскисать. В конце концов, он давно жил в ожидании фатального исхода болезни матери. Надежд на излечение никто из лечащих врачей не питал. Они только делали всё возможное для облегчения её страданий.
Сергей Дмитриевич зажёг свет. Рядом с диваном, на журнальном столике лежал большой, в красном плюшевом переплете, фотоальбом. Когда во время поминок по просьбе соседок ему пришлось альбом достать, он обнаружил в нем объёмистый пакет, но смотреть его тогда не стал.
Сергей Дмитриевич вскрыл пакет и высыпал содержимое на столик. Среди стопок счетов, разнообразных квитанций и прочих хозяйственных документов, он увидел два конверта, перевязанных красной тесемкой. Один из них, подписанный неровным почерком «Сереже», Сергей Дмитриевич отложил в сторону. Другой, с местным адресом, он хотел было убрать в общую папку для бумаг. Но мысль, что это письмо недаром находиться среди отложенных для него документов, побудила Сергея Дмитриевича присоединить его к первому.
Несмотря на то, что вставать нужно было засветло, чтобы успеть в аэропорт, Сергей Дмитриевич вынул из конверта с его именем небольшой листок, сложенный вдвое. Судя по почерку, матери с трудом далась эта пара десятков строчек. С трудом, но все же он смог разобрать ее слова, полные любви и нежности: «Сереженька, мой дорогой мальчик! Я знаю, что уже не дождусь тебя. Скоро я умру. Мой дорогой сыночек, как много я хотела бы сказать тебе. Но знай, – ради тебя я жила и выполнила волю твоего отца. Я всегда буду с тобой, чтобы ни случилось! Сережа, в пакете я приготовила документы, которые нужны будут тебе. В конверте, перевязанном красной тесемкой, будет лежать письмо от одного человека. Мой дорогой сыночек, я тебя очень прошу, отнесись к этому письму с особой осторожностью, чтобы оно не попало в чужие руки. Не надо перепечатывать его в свой компьютер. Я очень опасаюсь, что его сможет прочитать чужой человек. Прощай и помни, твоя мама всегда будет рядом…».