Русская Япония
Шрифт:
Успех Евфимия Путятина
В августе 1853 г., примерно в то же самое время, когда американская эскадра под командованием М. Перри высадилась в Курихаме (Kurihama), четыре русских корабля подошли к берегам Японии в районе Нагасаки. Шли они из разных портов, и путь их до Японии был долог. Командовал флотилией Евфимий Васильевич Путятин, своим примером показавший, как профессиональный моряк может блестяще справиться с дипломатической миссией. Он начал службу в тринадцать лет, поступив 30 июля 1819 г. в Морской кадетский корпус гардемарином, через два с половиной года окончил его первым по списку и сделал отличную карьеру. 1 марта 1822 г. он стал мичманом, а 22 февраля 1828 г. — лейтенантом. 8 июня 1838 г. за отличие в сражении против горцев при занятии местечка Туапсе его произвели в капитаны 2-го
На первый взгляд, военно-морская карьера не имела прямого отношения к дипломатии, но характер Путятина подходил к этой роли как нельзя лучше: он мог, когда нужно, быть покладистым, оставаясь жестким и требовательным в принципиальных вопросах. Не случайно Министерство иностранных дел выбрало его для выполнения разных поручений в Китае и Японии, куда офицеру предстояло отправиться в 1853 г. из Англии на фрегате «Паллада». Некогда краса и гордость Российского военно-морского флота, этот корабль по-хорошему ни на что, кроме местных плаваний, уже не был пригоден: медные листы обшивки во многих местах были оторваны, дно обросло ракушками, но, исходя из каких-то соображений, Морское ведомство выделило послу именно его.
Перед дальним походом в Восточный океан «Паллада» в октябре 1852 г. зашла на ремонт в Англию, где ее поставили в портсмутский док. Пока на судне шли работы, Путятин сделал, как окажется впоследствии, весьма важное приобретение для Дальнего Востока. Он купил в Бристоле винтовую шхуну и назвал ее «Востоком» в честь другого славного русского судна. Забегая вперед, надо сказать, что новый «Восток» оказался достойным преемником корабля, открывшего Антарктиду, став не только первой железной шхуной, плававшей в дальневосточных морях, но и прославившись своими географическими открытиями. Командиром шхуны Путятин назначил лейтенанта Воина Андреевича Римского-Корсакова. К началу 1853 г. «Паллада» вышла из дока, и 6 января оба судна снялись в дальний путь.
Хотя ремонт частично восстановил былые мореходные качества «Паллады», дальний переход подтвердил опасения Путятина. Он писал в своем рапорте: «Слабость и неблагонадежность нашего старого фрегата к продолжительному плаванию подтвердилась неопровержимым образом: он потек всеми палубами, и сверх того обнаружилось движение в креплениях надводной части». Течь была настолько сильной, что вода проникала всюду, и две помпы с трудом с ней справлялись. Это очень напутало И. А. Гончарова, секретаря Путятина, который даже хотел вернуться домой.
В этом историческом плавании у Путятина были замечательные спутники. Фрегатом «Паллада» командовал капитан 2-го ранга Иван Семенович Унковский. Офицеры отмечали, что этот лихой капитан, прослуживший семь лет адъютантом знаменитого адмирала М. П. Лазарева, с которым совершил три кругосветных плавания, обладал благородными манерами и добрым характером. Большую роль в переговорах с Японией сыграл переводчик Иосиф (Осип) Антонович Гошкевич. В то время в России не было ни одного японоведа, но Гошкевич, окончивший Петербургскую духовную академию, одиннадцать лет прослужил в Российской духовной миссии в Пекине и отлично знал китайский язык. После возвращения из Китая в Санкт-Петербург его назначили драгоманом при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел. Когда летом 1852 г. вице-адмирал Путятин обратился туда с просьбой откомандировать в его дипломатическую экспедицию двух переводчиков, выбор пал на Гошкевича, и он оказался безошибочным.
Вечером 9 августа 1853 г. «Паллада» подошла к нагасакскому рейду. Уже темнело, никто на фрегате рейда не знал, поэтому решили подождать до утра в дрейфе. Моряки толпились на палубе, пытаясь рассмотреть берега.
Японцы, уже осведомленные о цели прихода русской эскадры, сразу же поднялись на борт фрегата. Общение свелось к выполнению формальностей. Разговора не получилось. Офицеры заметили, что японцы уходили от ответов на вопросы даже самого незначительного свойства и старались не давать никакой информации.
Русских очень удивило, что они обошли молчанием приход в Японию командора Перри. «Вида не показывают, что американцы были у них в Едо, — писал в дневнике Гончаров. — Они думают, что мы и не знаем об этом; что вообще в Европе, как у них, можно утаить, что, например, целая эскадра идет куда-нибудь или что одно государство может не знать, что другое воюет с третьим». Но и явную неправду японцы тоже не говорили: чтобы не потерять лицо, как поняли моряки.
Большинство просьб русских также осталось без ответа. При этом японцы ссылались на вышестоящее начальство: якобы только оно могло решить тот или иной вопрос. Но свежую провизию пообещали доставить без промедления. И действительно, во время стоянки в Нагасаки моряки не нуждались в продовольствии, оно доставлялось на «Палладу» и «Восток» в достаточном количестве: с берега через голландцев или же транспортом «Князь Ментиков» из Шанхая, до которого от Нагасаки было всего трое суток плавания. Погода держалась отличная, здоровье офицеров и матросов было удовлетворительным. На обоих русских судах ежедневно проводились учения: то парусные, то артиллерийские. 6 сентября 1853 г. во время учений произошел несчастный случай: матрос 23-го экипажа Борисов при поднятии парусов упал по собственной неосторожности с фор-салинга на палубу и при падении получил переломы костей с признаками сотрясения мозга, отчего через несколько часов умер.
У офицеров и гардемаринов был свой распорядок. Они занимались описью Нагасакского порта и береговых укреплений, составляя при этом карту. В их повседневные обязанности также входили чтение и переводы с иностранных языков. Кроме того, они совершенствовались в управлении гребными судами, катаясь ежедневно по обширному, живописному и превосходному в морском отношении Нагасакскому заливу. Японцы относились к этому весьма неодобрительно, даже пытались на своих лодках мешать им. Если моряки уходили далеко в море, то японцы принимались махать руками, требуя возвращения. В конце концов офицеры не выдержали: японцам объявили, что если их лодки будут подходить близко к русским судам, то их отведут силой дальше. Путятин тоже приказал объявить, что моряки «и так много делают снисхождения, исполняя их обычаи: не ездят на берег; пришли в Нагасаки, а не в Едо, тогда как могли бы сделать это, а они не ценят ничего этого, и потому кататься будем».
Моряки видели, что Нагасаки «представляет много выгод в морском отношении, имея обширные и безопасные рейды и покойную гавань для стоянки судов и исправления всякого рода повреждений. Находясь в руках какой-либо образованной нации, он, в короткое время, занял бы одно из первых мест в ряду приморских городов». Но крепостные сооружения Нагасаки, по мнению русских офицеров, совершенно не соответствовали современным требованиям фортификационного искусства: «При первом взгляде на батареи, и помещенных на них орудий покажется достаточным для отражения значительной морской силы; но при внимательнейшем рассмотрении нагасакских укреплений окажется, что японцы не имеют понятия ни об инженерном, ни об артиллерийском искусстве».
Моряки пытались уговорить губернатора отвести им место на берегу для проверки хронометров и для магнитных наблюдений, а заодно и для прогулок экипажа, но не добились успеха. Впрочем, они скоро поняли, что губернатор Нагасаки обладал весьма ограниченными правами: даже такой вопрос, принимать или не принимать послания или подарки от русских, решал не он, а столичные власти. Когда Путятин вручал губернатору письмо российского государственного канцлера графа Нессельроде для передачи в японский Верховный Совет, тот прочел полученное им из Эдо повеление, в коем разрешалось принять письмо и уведомить русских, что «ответ на оное в скором времени последовать не может». Незадолго до этой встречи скончался сёгун, что, по мнению японца, значительно замедлит получение ответа. Высказав официальное соболезнование от имени российского правительства, Путятин дал понять губернатору, что если в шестинедельный срок со времени получения письма он не получит ответа, то будет действовать согласно данным ему инструкциям, то есть отправится самостоятельно в столицу Японии.