Русская Япония
Шрифт:
Полтора десятков надгробий на первом уровне. Сразу бросаются в глаза семейные захоронения Морозовых, Парашутиных, Швец и Тарасенко. Последний, как написано, являлся «защитником Порт-Артура» и умер, дожив до ста лет. Я поклонился праху земляка дипломата П. Г. Васкевича (1876–1958).
У могилы полковника Н. Р. Боржинского я остановился: он единственный, на чьей могиле указано воинское звание. О нем с большим уважением написал бывший дипломат Д. И. Абрикосов: «Судьба столкнула меня с этим полковником совершенно случайно, я забыл его имя, но когда придет мой черед покидать этот мир, то я вспомню его, и это воспоминание послужит мне примером, как должен расставаться с жизнью
Спускаюсь по каменной лестнице, рассматривая памятники «изгнанников». Вот хороший православный крест, а табличка с именем снята. Теперь уже никто не скажет, кто здесь похоронен. Порадовало надгробие Иоанна Феодоровича Попова (1896–1967). Мне рассказывали, что во время поездки в Советский Союз он якобы приобрел сувенир в виде небольшой православной церквушки и завещал поставить на его могилу подобный памятник, что и было сделано.
Недалеко лежит прах Е. М. Сахновской-Сахобу: обыкновенный православный крест, а рядом типичный каменный японский фонарь — материальное отражение изменения ее семейного положения и фамилии. Чуть в стороне вновь увидел простой деревянный крест, уже полусгнивший, который положили на чью-то могилу.
Выдающимся ученым в зарубежье считался русский профессор Петр Петрович фон Веймарн, известный своими исследованиями в области коллоидной химии. Некогда профессор Горного института в Санкт-Петербурге, а затем первый ректор Уральского горного института в Екатеринбурге, по пути на Восток он в течение трех лет работал во Владивостокском политехническом институте. После установления советской власти на Дальнем Востоке супруги Вейнмарн уехали в Японию. Там ученый около десяти лет руководил химической лабораторией в Осаке, преподавал в университете в Киото. Его изобретения и открытия нашли применение в японской промышленности, статьи публиковались в зарубежных научных журналах. Химик скончался 2 июня 1935 г. в Шанхае, где пытался вылечиться, а похоронен в Кобе. До сих пор остается неизвестным, где находятся бумаги профессора. На мраморной книге, изображенной на памятнике Веймарна, что-то начертано, но прочитать невозможно. С обратной стороны монумента сделана надпись по-японски, которая рассказывает о его выдающихся заслугах перед Японией. Я давно сделал вывод, что памятники нужно исследовать со всех сторон. Рядом с его могилой находится прах его жены Надежды Николаевны, уроженки Кронштадта, намного пережившей мужа и умершей 21 января 1964 г.
«Мир праху Вашему, дорогие мамочка и папочка» — эту надпись сделала на могиле Цогоевых их дочь Ирина Долгова, с которой я познакомился в Токио. Поклонился праху Тамары Александровны (1919–1944) и ее мужа Григория Ивановича (1894–1945). Рядом — могилы протоиерея Григория Ходаковского (1879–1950) и матушки Валерии Ивановны (1879–1949). Увы, должен признаться, так и не смог окончательно разобраться в православной истории русского Кобе. Имеются сведения, что местный православный приход иногда раскалывался на несколько групп с разными настоятелями.
На знакомом уже матвеевском уровне я насчитал 15 надгробий. Справа от Матвеева лежит прах Ксении Деомидовны Штрубак (1890–1940), а слева находится захоронение Прасковьи Ефимовны Седенковой. Родилась она в 1897 г., а умерла то ли в 1953-м, то ли десятью годами позже: цифра оказалась немного сбита. На могиле Марии Викторовны Макаровой (1882–1975) четкая надпись на черном мраморе: «Памятник, посвященный моей приемной бабушке», дата «2001» и подпись: «Mari Obama».
Время наложило печать на многие надписи на памятниках. К примеру, с трудом разобрал то, что написано на плите Евгении Федоровны Сурминской, вдовы священника (1884–1938). Уже вечером подключился к Интернету и нашел: «Священник Алексей Петрович Сурминский родился в 1868 г. в Буинске Симбирской губернии. В 1927 и 1932 гг. привлекался за контрреволюционную деятельность. Расстрелян 17 февраля 1938 г. в Ульяновске». Может, он был мужем или родственником?
Скромное надгробие с фамилией «Вермонт» и несколькими именами на братской могиле. В сан-францис-ской газете «Русская жизнь» от 16 ноября 1923 г. я видел эту фамилию в списке погибших от страшного землетрясения в Йокогаме «№ 8–11: Бергман-дети: Антонина, Вера, Раиса и Леонид». Имена те же самые, а фамилия явно изменена. Из записи в кладбищенской книге узнал, что похоронил погибших детей некий Д. Ковальский. Сразу несколько вопросов: что случилось с родителями, кто ошибся в написании фамилии и какой вариант правильный? Если Ковальский был родственником или ближайшим соседом семьи, то, скорее всего, он не мог ошибаться. С другой стороны, газета публиковала официальную информацию, где тоже ошибки вряд ли возможны.
Но всякое бывает: разночтение русских букв или, наконец, оплошность машинистки.
Прежде чем покинуть этот участок, я взял ведро с водой и щетку, благо на японских кладбищах они всегда имеются в достаточном количестве около крана с водой, и отмыл от многолетней пыли и грязи памятник моего «родственника» Николая Петровича Матвеева. И получил вознаграждение в виде эпитафии на обратной стороне памятника, выбитой на японском языке. В предыдущий приход на кладбище она была совершенно незаметна. В лаконичной фразе японцы прощались с русским другом. Мысленно сделал это и я.
И опять по каменным ступенькам вниз. На первый взгляд, архитектура русских памятников не отличается разнообразием, но, приглядевшись, можно обнаружить немало интересных монументов, искусно выполненных японскими камнетесами. Много памятников в виде простых квадратных плит со срезанной наклонно стороной. Как, например, скошенный кубик на могиле Сурова, на котором по-английски начертано: «U.S. Souroff». На могиле сохранилась проржавевшая металлическая цепь на высоких шести каменных столбах.
Вероятно, Федору Марковичу Баранцу (1872–1927) довелось поучаствовать в разных войнах, но до Второй мировой войны он не дожил, зато ранение получил его памятник: на нем хорошо видны следы от осколков авиационных бомб. Трудно ожидать, что памятники подскажут подробные биографические сведения, но искренне радуешься, когда они дают хоть какие-то зацепки. У Василия Яковлевича Клыкова (1874–1931), например, начертано: «Мещанин Казанской губернии, г. Чистополя». А про Леонида Васильевича Кима (1911–1941) узнаем, что он «имел диплом инженера».
Кстати, давно обратил внимание, что в зарубежье крайне редко на памятниках указывается профессия.
А вот одна из старинных могил: Александры Нагириной, умершей 14 июля 1910 г. Самая же старая могила на этом кладбище, которую я обнаружил, принадлежит Ивану Попову, умершему в 1886 г. Кстати, захоронений до 1917 г. здесь почти нет. Удалось найти еще одно: матроса Ивана Антонова, ушедшего из жизни 12 января 1903 г. Владыка Николай отметил тогда в дневнике, что отпевал его японский священник, отец Сергий Судзуки. Интересно, что имя моряка на могиле написано по-русски, а дата смерти указана по-английски.