Русская жизнь. Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)
Шрифт:
Вячеслав Молотов говорил Феликсу Чуеву, что когда Ленина играет комик Калягин, это позор. Спрашиваю Шатрова, согласен ли он с Молотовым; Шатров отвечает, что позор - это когда такие люди, как Молотов, стоят во главе страны. Стоит ли отделять Ленина от Сталина? Шатров считает, что стоит.
– Сталин - это модно сейчас. Эффективный менеджер, государственник и так далее. Я об одном думаю: мне жалко, что я не доживу до тех времен - а они наступят достаточно скоро - когда все поймут, что такое Ленин и Октябрь. О захоронении Ленина и думать не хочу, это не имеет отношения к будущему. А сам Ленин имеет. Кроме презрения, у меня ничего нет к людям, особенно интеллигентным, которые сейчас говорят, что Ленина нужно похоронить. Я не из этой интеллигенции, для меня Ленин значит то же, что для Ромена Роллана и для Бернарда Шоу. И я всю жизнь боролся за то, чтобы Ленин из героя рождественской сказки, которым его сделали враги во главе со Сталиным, снова превратился в настоящего живого человека и политика.
IX.
Этим
– Любое произведение о Ленине должно было быть завизировано в Институте марксизма-ленинизма. А там сидели люди, которые не знали ничего, кроме «Краткого курса». С ними я находился в состоянии войны. А что такое война - это и разведка, и контрнаступление, и отступление, и тактические маневры. Первый вариант «Так победим!» запретили. Это 1965 год - накануне 20-летия Победы деятели искусства писали Брежневу письмо о недопустимости реабилитации Сталина. Олег Ефремов подписал, а мне не разрешил. Меня тогда должны были исключать из партии, вызвали для этого на бюро Фрунзенского райкома, Олег пошел со мной. На мой вопрос было отведено два часа, полтора из них Олег рассказывал членам бюро анекдоты и театральные байки. А там не только номенклатурщики были, а и ткачихи, и рабочие какие-то. Ефремова все любили. И благодаря ему у меня не отобрали партбилет.
X.
Случай с Ефремовым - это к вопросу о тактических маневрах. По поводу разведки тоже все понятно. Сотрудник Института марксизма-ленинизма Владлен Логинов - соавтор романа «Февраль» и нескольких киносценариев, его портрет на обложке одного из томов пятитомника с подписью «Больше, чем друг». Он присутствовал при нашей первой встрече с Шатровым, и когда они прощались, Логинов, очевидно, продолжая давний разговор, сказал: «Ты все-таки подумай о том, чтобы твой прах похоронить в нашей могиле. Уход гарантирую».
– «Ладно, подумаю», - смеется Шатров, кавалер и лауреат, президент и генеральный директор, отец семилетней девочки Саши.
В прошлую предвыборную кампанию был такой анекдот - приезжает Зюганов на дорогой машине в дорогой ресторан, открывает бутылку дорогого коньяка, закуривает дорогую сигару и крякает: «Твою мать, жалко, что Ильич не дожил».
Действительно, жалко.
Павел Пряников
Красное на белом
Что думают о революции нынешние постояльцы Дома ветеранов партии
В начале 90-х «Дом ветеранов партии» в Переделкино переименовали в Геронтологический центр. Но на жизни его постояльцев новая вывеска почти не сказалась. Тут по-прежнему стоят два памятника Ленину (под обоими в конце октября лежат живые цветы), а для местных постояльцев до сих пор самые страшные оскорбления - «правый уклонист» или «ревизионист». В убранствах палат (разумеется, палата на одного человека) нет казенного духа. Каждый волен обставить комнату как душе угодно, а потому тут обычное дело - антикварный буфет, ковры, картины маслом, разумеется - телевизор, телефон, а у самых продвинутых стариков - и компьютер. Четырехразовое питание, на выбор - из 4-х меню.
Попасть в этот дом, как и при Советской власти, «просто так» почти невозможно. Если раньше основным критерием отбора сюда был статус пенсионера союзного значения (иногда - республиканского), то сегодня - звонок сверху. Окончательное же решение о приеме пенсионеров на постоянное либо временное проживание в Геронтологический Центр «Переделкино» принимается на заседании специальной комиссии Федерального агентства по здравоохранению и социальному развитию. Например, директор Центра Андрей Еросович Ведяев «не рекомендовал» нам встречаться со стариками, отдававшими долг Родине во внешней разведке, а также с родственниками нынешних членов федерального правительства.
Несмотря на преклонный возраст - почти всем за 75 - постояльцы пристально следят за текущим политическим моментом. Кто-то даже умудряется в нем и участвовать, выступая, например, в качестве экспертов комитетов Госдумы: из своей палаты правят законопроекты и годами ведут переписку с министерствами или администрацией президента, отстаивая в какой-нибудь важной бумаге свою поправку или просто строчку.
Еще лет двадцать назад, как рассказывают старожилы Геронтологического центра, местная ячейка КПСС входила в десятку самых влиятельных в советском властном раскладе. Но сегодня политика там, как и во всей России, выродилась до подковерной борьбы. Как рассказывает мне один постоялец, многие тут собирают на своих недругов компромат, и в минуты острых политических разногласий выносят его на свет с обещанием «разобраться по полной, когда мы придем к власти».
7 ноября тут для большинства самый светлый (а то и единственный) праздник. И каждому из обитателей Геронтологического центра в Переделкино есть, что сказать об этой дате.
Юрий Владимирович Шевколович, 83 года
Конечно, Октябрьская Революция для меня - это праздник! Праздник моей страны! Я никогда не отделял себя от государства. Мне кажется, что советский человек всем обязан нашему государству, вот и я до сих пор отдаю долг, так, как могу. Почти пять лет из этой палаты я борюсь за внесение поправок в указ президента «О ветеранах».
Я навсегда запомнил три ярких эпизода. Первый - я, пионер, стою у избирательной урны на выборах в Верховный совет в декабре 1937 года и думаю, что вот мне, маленькому человеку, доверили важное государственное дело. Еще одно детское воспоминание - встречи моей мамы с видными партийными деятелями, когда я стал понимать, что они такие же простые советские люди. Мама моя была членом бюро Московского комитета партии и особенно дружила с женой Маленкова.
И, конечно, война. Это величайшая трагедия. Но мы победили, и это я тоже связываю с Октябрьской революцией, потому как победила тогда, на самом деле, вера в справедливость.
Ну и третий - мирная жизнь. В какой бы еще стране я, пришедший в 21 год с войны инвалидом, смог бы закончить институт и заниматься всю жизнь наукой?
Евгений Александрович Буздаков, 80 лет
Семья у меня - потомственные революционеры. Дед - член РСДРП с 1904 года, отец - второй секретарь Бакинского обкома. Но, как ни покажется странным, особенно в стенах этого дома, для меня Октябрьская революция - трагедия.
С самого детства я понимал, что в стране царит преступный бардак. Родился и жил я до конца сороковых годов в Баку. Там абсолютный бардак, в отличие от Москвы и Ленинграда, где власти наводили внешний лоск. Все мои родственники были нефтяниками, начинали работать на промыслах в Баку еще при Нобеле. И они могли сравнить жизнь тогда и сейчас. Например, в 1912 году Нобель построил в Баку больницы для рабочих. Потом в тридцатых годах больницы построили коммунисты. Так здания Нобеля стоят до сих пор, а большевистские строения развалились через двадцать лет. Да саму нефтяную отрасль нам поднимали американцы. Я помню, как в тридцатые годы их инженеры сюда приезжали - своих к тому времени расстреляли. Другом нашей семьи был Николай Иванович Шаронов, заместитель руководителя Красного Креста и полпред в Польше и Венгрии. Так он такое, помню, рассказывал о внутренней кухне Кремля, что у меня волосы дыбом вставали. Что, например, Ленин до заключения Брестского мира получал от немцев 3 миллиона марок ежемесячно. А о другом страшно говорить даже сегодня.
Еще советские лидеры заложили страшный развал Российской империи (название «Советский Союз» я не признаю) созданием всех этих национальных республик. Мне еще в сорок девятом году азербайджанцы говорили: как только вы, русские, слабее станете, мы вас всех отсюда выгоним.
Потом уж я перебрался в Москву, и для меня открылся бардак наивысшего уровня. После смерти Сталина я стал работать в Юркомиссии Совмина, занимался кодификацией законов, но на самом деле пересмотром законодательства сталинского времени. Сидели мы в здании Верховного суда. У нас тогда были такие полномочия, что мы могли вызвать для объяснений любого чиновника, вплоть до министра сталинского правительства, даже если он был уже на пенсии. И вот тогда я узнал, что к восьмидесяти процентам указов Сталина сам Сталин не был причастен. У Поскребышева было факсимиле его подписи, по ночам приходили просители, и секретарь в двух экземплярах штамповал эти документы. Вот такова советская юридическая практика.
Я, кстати, спрашивал своих родственников, старых большевиков, что ими двигало. Так они мне отвечали, что представляли себе до семнадцатого года социализм в России совсем другим, не таким, который получился. В общем, это была их ошибка.
Вот и для меня эта революция сейчас - огромная историческая ошибка.
Константин Владимирович Фролов, 88 лет
Это не просто праздник, а всемирное событие! Революция наглядно показала, с какой жестокостью эксплуататоры могут расправляться с простым народом. Это урок для всего прогрессивного человечества.
Моя мать была в общем-то простым, но честным человеком. В 1929 году она стала председателем колхоза в Ульянинском, в семидесяти километрах от Москвы. Я всего добивался сам. Закончил Подольский аэроклуб и всю жизнь был связан с авиацией.
Так получилось, что в войну я летал на штабном самолете маршала Жукова. Как сейчас помню, в салоне у него стояли большой глобус, алюминиевое кресло и стол с картой. Жуков, конечно, был гений номер два в России - после Ленина. В первый раз я с Жуковым встретился в конце тридцатых в Монголии. Там же, кстати, я получил доступ к архивам и прочитал протоколы допросов Колчака, Унгерна, также семеновцев. После этого я на всю жизнь стал пламенным коммунистом - чтобы больше не допустить к власти таких зверей.