Русская жизнь. Россия - Европа (март 2008)
Шрифт:
Выходец из старообрядческой купеческой семьи, Владимир Пименович Крымов (1878-1968) был издателем от Бога. Он сделал суворинское «Новое время» одной из важнейших газет страны и создал первый в России глянцевый журнал «Столица и усадьба», в котором сам вел несколько рубрик. Литературные таланты Крымова были не менее значительны, чем его деловые способности, так что, обосновавшись после революции в Европе, он стал писать. Критики его не любили, зато читатели охотно «голосовали рублем» за его книги.
В Парижской Опере не столько красива сама зала, как лестница, фойе. Самая красивая лестница в мире… Это «самая красивая в мире», «самая большая в мире» у меня осталось от Америки - так там все определяют, там только этим гордятся.
Но и зала замечательна. Ажурная. Аван-ложи отделены от лож только красными портьерами, и когда во время действия в зале полумрак, в аван-ложах горят лампочки, просвечивают через портьеры, и вся зала кажется ажурной бонбоньеркой, легкой, веселой… В противоположность тяжелой каменной опере Берлина и другим.
Вечером, во время антракта, с террасы, освещенной круксовыми трубками, волшебный вид на Авеню де л‘Опера и бульвары. Волшебный вид! Ради него одного стоит ехать в Париж. Три линии Фонарей Авеню, налево и направо мигающие фантастические рекламы, внизу живая площадь с тысячами огоньков, тысячами звуков, с тысячами людей… И надо всем этим та особенная атмосфера, то приподнятое настроение, какое есть только в Париже… Недаром говорил один русский:
– Тут каждый день встреча Нового года…
Во всем Париже ежедневно встреча Нового года. Нового дня жизни - день жизни, это так много…
***
В таком здании должно твориться высокое, изысканное. Тут должны думать об идеалах. Или получать самое острое наслаждение «сегодня», действительности. Тут мысль человека должна переноситься в звездные миры, в иные культуры, где люди уже не злы или где вовсе не люди, а существа более совершенные… Тут должны даваться моменты высочайшего земного наслаждения, создаваться незабываемое, минуты, делящие жизнь на «до» и «после»… Такое здание. Одна из фантазий Пиранези в действительности.
Но тут идет опера.
Шел «Фауст», в тысяча шестьсот восемьдесят третий раз… С 70-х годов. И сегодня он шел так же, как тогда, в семидесятых годах… Никакого движения вперед. Застывшие формы несовершенного искусства; не только несовершенного - ложного.
Одна из самых фальшивых форм искусства. «Вампука».
***
Несуществующие существа с собачьими головами, с птичьими, с человечьим лицом… Химеры на соборе Нотр-Дам. Их зовут химерами, но их творец думал о дьяволах, он создавал дьяволов, это и есть дьяволы.
Посреди них стоит ангел, трубит и смотрит вниз. Внизу церковь, внизу - спасение от дьяволов… Это аллегория
Тут нет парадокса в этом. Но что спасение там, внизу, у жрецов, курящих пахучую смолу и собирающих деньги (деньги… деньги…), у друзей денег - это парадокс…
***
В шикарном отеле все - начиная от бумаги для писем, на которой я делаю эти заметки, - все стало хуже.
Роскошь заперлась в особняк, на собственную яхту.
Вырождается средний класс: ширится пропасть между высшим и низшим, чтобы было куда провалиться.
Из обедов убрали половину блюд. Самый шикарный метрдотель не предлагает больше четырех… О пунш-гляссэ, делившем обед пополам, чтобы влезли в горло еще шесть блюд, когда уже съедено шесть, забыли и думать…
***
В отелях Парижа прежние залы сданы банкам, пароходным компаниям. Экономия.
– Нет прежней клиентуры, - вздыхает старый портье.
Нет широких натур, русских графов и «дюков», нет «стакеевых» (русский Стахеев расшвырял во Франции несколько миллионов, и этого до сих пор не могут забыть…); нет знатных австрийцев, проигрывавших свои замки (вместе с населением прилежащих местностей).
Американцу ничто не дорого, но он не швырнет. Жила. Заплатит, что угодно, и не поморщится, но не швырнет… А без этого уходит столько былых оттенков развеселой жизни. Один Гульд, enfant terrible «четырехсот», пробовал швырять американские миллионы, но и тот кончил судебным процессом со своей женой, французской шансонеткой, когда выяснилось, что она покупает девяносто шесть шляп в месяц… И каких шляп!… Больше тридцати в месяц американка не купит.
Один русский, расшвыривая папенькин миллион, любил говорить:
– Хочу умереть под забором с гитарой в руках…
Мечта, пожалуй, осуществится: он умрет под забором Парижа, только без гитары - она пропита уже…
Роскошь прячется от глаз толпы.
Роскошь претворяется в иные формы: в форму власти над человеческими душами:
– Хочу иметь свою газету.
– Хочу построить церковь, охранительницу устоев.
– Хочу открыть школу, где будут учить: все существующее прекрасно: всякая частная собственность священна, «предвечная справедливость»…
***
Есть люди, любящие тишь деревень. Они могут жить месяцы в тихой мирной глуши и быть довольны жизнью. Некоторые, чтобы творить, уходят в одиночество. Я их не понимаю: они иные люди.
Лежа ночью с открытым окном на площади Оперы - самое оживленное место на земном шаре, - я прислушиваюсь к гулу улицы, и она кажется мне живым существом. Несмолкаемый, сливающийся в одно рев автомобильных гудков, лязг и гиканье неуклюжих подвод, шипение пара, выкрики камло, какой-то звон, задавленный гул «метро» - все сливается в один голос улицы, ухо перестает различать отдельные звуки…