Русская жизнь. Сокровенный человек (апрель 2007)
Шрифт:
Собственно, именно благодаря этому стереотипу в последние годы мы ничего не слышали об Ирине Ратушинской - некогда постоянном авторе и фигуранте "Хроники текущих событий", участнице правозащитных демонстраций на Пушкинской конца семидесятых, авторе самиздатовских поэтических сборников и автобиографической по вести "Серый - цвет надежды", одном из последних "узников совести" уже предперестроечного СССР.
Даже многие из ее прежних знакомых уверены, что Ратушинская до сих пор живет в Лондоне, где она осталась, когда после досрочного освобождения ее выгнали из страны - ровно двадцать лет назад. А она между тем тихо живет в Москве. Мы сидим на кухне ее квартиры на последнем этаже сталинского
"После выезда из Советского Союза Ратушинская и ее муж Геращенко приняли активное участие в развернутой за рубежом антисоветской кампании "в защиту прав человека в СССР". С этой целью реакционные политические круги на Западе организовали им турне по Австрии, Голландии, ФРГ, США, где они выступают на многочисленных прессконференциях, дают интервью для печати, радио, телевидения, встречаются с функционерами антисоветских центров и организаций. В публичных выступлениях Ратушинская и ее муж извращают происходящие в нашей стране перемены, клевещут на советскую действительность. Заявляя об отсутствии в СССР демократии, они "свидетельствуют" о наличии в СССР многих тысяч "политических заключенных", об их "истязаниях и пытках" в местах лишения свободы. С учетом изложенного Комитет госбезопасности считает целесообразным лишить Ратушинскую И. Б. и Геращенко И. О. гражданства Советского Союза", - писал 7 мая 1987 года председатель КГБ СССР Виктор Чебриков в записке политбюро ЦК КПСС.
Политбюро единогласно (в том числе прорабы перестройки Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе, а также сам Михаил Горбачев) записку одобрило, и Ирина Ратушинская, осужденная за публикацию пяти антисоветских стихотворений (вообще, это были стихи на религиозную тематику, но их почему-то сочли антисоветскими), была лишена советского гражданства и осталась жить в Лондоне.
Вернулась она в Россию только в декабре 1998 года - после года бюрократических процедур, связанных с оформлением российского гражданства.
– Погодите, был же указ Горбачева еще в 1990 году - вернуть гражданство Солженицыну, Аксенову, еще кому-то и Ратушинской в том числе. Президентского указа оказалось недостаточно?
– Во-первых, мне вернули советское, а не российское гражданство. Вовторых, это в газетах написали, что его вернули. Потому что когда мы обратились с этим вопросом в посольство (нам передали указ, газетную вырезку) - а там, в этом указе было сказано, что посольства СССР во всех странах обязуются связаться с "лишенцами" и проделать все необходимое - нам сказали: мы против вас ничего не имеем, но указаний нам таких не дано.
– И вы восемь лет потратили на возвращение гражданства?
– Ну, мы не так уж их и тратили. Я же в 1992 году двойню родила, и мне было не до того, чтобы бегать и хлопотать. А когда детки уже подросли, и уже русским мальчикам в русскую школу пора идти (а мы хотели, чтобы они шли в школу в России), понадобилось российское гражданство. И возникли проблемы. Пришлось просить Беллу Ахмадулину, она подтянула Битова, и еще старую гвардию. Они написали открытое письмо Ельцину, и в конце концов наши имена вставили в указ: даруется российское гражданство.
– С тех пор вся ваша общественная деятельность сводится к писанию стихов и их публикации?
– Нет. Я, например, Темплтоновскую премию в Англии получила, а она дается именно за общественную деятельность. С формулировкой "за духовное развитие страны". А когда в Сахаровском центре была выставка "Осторожно, религия!", мы с Анатолием Корягиным и другими бывшими политзэками написали письмо протеста. Против издевательства над верой. Вот только с публикацией возникли проблемы: либеральная цензура была на страже. Всего в одной газете удалось опубликовать. Так что в СМИ я обычно не вылезаю, пока меня не спрашивают. А это случается редко. Вот вы сейчас спрашиваете, например.
– То есть это сознательный уход от публичной деятельности? Чем он вызван? Ведь вы с вашей биографией вполне могли бы стать такой нормальной медиафигурой. По крайней мере, как Людмила Алексеева.
– Я не ухожу навсегда от публичной деятельности. Надо будет - выскажусь, найду как. Но все же мое призвание - быть писателем, а не кем-то другим. А насчет медиафигуры… Тогда я должна была бы и вести себя, как Людмила Алексеева, правда же? А разница между нами в том, что я принципиально не согласна работать против России. Понимаете, одно дело разбираться с коммунистическим строем. Только коммунизм у нас уже кончился, а Россия осталась. Но вот путь через штатовские и другие гранты, которые потом надо отрабатывать так, как этого хочет грантодатель - это очень скверный путь. Я же видела этих людей - до грантов и после. Люди начинают работать действительно против своей страны, начинают лгать, это все нехорошо. Это страшно портит людей. Именно портит. Получается, на сжатие он был хорош, а на растяжение не выдерживает. Я так не могу, у меня другие убеждения. Хотя мне, конечно, предлагали.
– Предлагали - что именно? Вступить в Московскую Хельсинкскую группу?
– Не московскую. Я тогда еще в Америке была, и однажды меня пригласил к себе Боб Беренштайн, президент Random House, - издатель, который в Америке контролирует, скажем так, очень многое. Я помню, как он, положив по-американски ноги на журнальный столик, объяснял мне - Ирина, в Америке я решаю, кто писатель, а кто нет. А у тебя сейчас выходит новая книжка, ее успех или неуспех зависит от меня. Хочешь, чтобы она стала бестселлером? Тогда организуй Helsinki Watch в Англии, мы профинансируем. Я ответила - не буду этим заниматься, мне Англия ничего плохого не сделала. И он очень спокойно сказал - Ну, смотри, Ирина, я ж тебе говорил. Наказали меня за это и в самом деле крепко.
– Как наказали? Не издали книгу или что-то еще?
– Книгу уже издали, а вот до магазинов ее не допустили. И пока Беренштайн оставался президентом Random House, меня в Америке больше не публиковали.
– В чем разница между нынешней либеральной тусовкой и диссидентским движением?
– Это лучше вы мне скажите, что такое диссидентское движение. Диссидентами называли на Западе всех, кто был неугоден советской власти. А это были очень разные люди, которые одним единым движением быть никак не могли. Слишком разные у всех принципы.
Например, ни я, ни муж не вошли принципиально в Московскую Хельсинкскую группу. Не потому, что мы чего-то боялись - я и так получила больший политический срок, чем любая другая женщина. Нет, это не был вопрос риска, это был вопрос некоторой ответственности и незадуренности. Мы рассуждали так (может быть, мы тогда были молоды, - но я до сих пор не вижу логического пробоя в этих рассуждениях): почему Хельсинкская группа? Они настаивают на соблюдении Хельсинкского соглашения. Хорошо, крокодильчики мои, вы настаиваете. Но в Хельсинкском соглашении - три корзины. Одна из них - да, про права человека. А вторая, например, посвящена нерушимости послевоенных границ в Европе. И как же вы можете выступать за отделение, например, Эстонии от СССР, если вы называете себя Хельсинкской группой? Называйте себя тогда Хельсинкскими сектантами - "это мы вырежем, это отбросим, а вот это нас устраивает".