Русские и шведы от Рюрика до Ленина. Контакты и конфликты

Коваленко Геннадий Михайлович

Если Ингигерд так активно участвовала в политической жизни Древнерусского государства, то, по всей вероятности, можно говорить и о том, что ее заслуга есть и в культурных достижениях эпохи Ярослава Мудрого: «Правда Ярослава», школа в Новгороде, храмы Святой Софии в Киеве и Новгороде. Не случайно местом захоронения Ингигерд считают как Киевскую, так и Новгородскую Софию.

«Повесть временных лет» очень лаконично сообщает о ее кончине, не называя ни имени, ни места: «Представилась княгиня, жена Ярослава». В Новгородской первой летописи и в описаниях новгородских святынь XVII в. есть указания на то, что она была захоронена в Новгородском Софийском соборе вместе с сыном князем Владимиром. Во всех этих источниках она названа Анной. Под этим именем она вошла в пантеон русских святых, став первой русской святой скандинавского происхождения. Церковное почитание св. Анны 10 февраля и 4 октября было установлено

в 1439 г. новгородским архиепископом Евфимием. Считается, что она «первая показала пример великим князьям и княгиням постригаться».

Пытаясь объяснить, как появилось новое имя жены Ярослава Мудрого, Н.М. Карамзин предположил, что «Ярославова супруга именовалась в свете Ириною, а перед кончиною постриглась и была названа в монашестве Анною». С тех пор это объяснение утвердилось в официальной историографии и агиографии, а также популярной литературе.

Писательница Лариса Васильева в своей книге «Жены русской короны» пишет о том, что, завершив «детородную функцию», Ингигерд «погружается в религию» и в 1045 году уезжает в Новгород к старшему сыну Владимиру по случаю закладки храма Святой Софии, где принимает монашеский постриг под именем Анны.

С такой изящной версией можно было бы вполне согласиться, если бы не саркофаг Ярослава Мудрого в Киевском Софийском соборе, где, как известно, покоились также женские останки. Какую же женщину захоронили вместе с ним? Логично предположить, что жену, но о новом браке Ярослава ничего не известно. Между тем, как показала экспертиза, эти останки принадлежат женщине скандинавского типа в возрасте 45 — 50 лет, в то время как женщина «северного типа», захороненная с князем Владимиром в Новгородском Софийском соборе, умерла в возрасте 30-35 лет.

В этой связи В.Л. Янин в своем исследовании о некрополе Новгородского Софийского собора отметил, что «летописные источники раннего времени не знают жены князя Ярослава Мудрого по имени Анна… Логично предполагать, что она скончалась и похоронена отнюдь не в Новгороде, а в Киеве… Мать Владимира Анна — лицо сугубо мифическое, а приписываемые ей мощи в лучшем случае могли оказаться останками жены Владимира».

С ним солидарна Т.Н. Джаксон: «Иногда Ингигерд отождествляют с Анной. Это восходит к поздней новгородской традиции, согласно которой так звали жену Ярослава и мать Владимира… Между тем в Киевской Софии сохранились останки женщины, которые с большой вероятностью можно отождествить с Ингигерд… Одновременно есть все основания предположить, что Ярослав ранее был женат. Останки женщины, похороненной в Новгородском Софийском соборе, принадлежат 30 — 35-летней женщине, которая могла быть женой сорокалетнего Ярослава». Можно также предположить, что женские останки, считающиеся останками Ингигерд, принадлежат жене Владимира Ярославича.

До тех пор, пока мы достоверно не определим, где и под каким именем упокоилась Ингигерд, обе версии имеют право на существование, и каждый сам вправе определять, какой из них отдать предпочтение.

Литература:

Древняя Русь в свете зарубежных источников. T. V. Древнескандинавские источники. М., 2009; Edberg R. Ingegerd Olof Sk"otkonungs dotter. Ett kvinno"ode fran vikingatiden. Stockholm, 1997; Jakson Т. Ingegerd, hustru till den ryske fursten Jaroslav den vise//Sigtuna-porten i Novgorod. Sigtuna, 1997; Ingelman-Sundberg С. Ingegerd — en bricka i det politiska spelet//Historiska Nyheter. 2004 — 2005; Алексеев С.В. Ярослав Мудрый. М., 2006; Гинзбург В.В. Об антропологическом изучении скелетов Ярослава Мудрого, Анны и Ингигерд // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры. Вып. 7. 1940; Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия IX — XIV вв. М., 1978.

Упырь или Эпир?

Одним из тех ученых, кто пытался перекинуть свой мостик над обрывом, о котором писал Э.Г. Гейер, и поставить свой союз «и» между Швецией и Россией, был известный шведский славист, профессор славянских языков Стокгольмского университета Свен Андерс Шёберг. Круг его научных интересов был довольно широк: от первых памятников славянской письменности — новгородских граффити и берестяных грамот — до современного русского языка. Его языковедческие статьи, основанные на материалах Новгородского оккупационного архива 1611 -1617 гг., хранящегося в Швеции и частично изданного его учениками, познакомили с этим архивом широкие круги славистов в Швеции и за ее пределами.

Особый интерес Андерс Шёберг проявлял к истории шведско-русских

культурных связей. Им были написаны статьи о переводчиках русского языка в Швеции, первых шведских изданиях книг на русском языке, а также о русских церковных колоколах в Швеции. Отмечая, что культурные связи между Россией и Швецией имеют глубинные корни, он стремился представить взаимовлияние и взаимообогащение двух культур во всем их многообразии, показать импульсы, не только исходящие из Швеции на Восток, но и получаемые ею с Востока. Этой теме он посвятил написанную им в увлекательной форме исторического расследования статью о рунорезце из Уппланда — Эпире, которого он отождествил с новгородским священником Упырем Лихим, имя которого сохранилось на копии библейской Книги Пророков, сделанной Упырем в 1047 г. для князя Владимира [5] . Шёберг заинтересовался им потому, что его имя, как он полагал, не могло быть русским, иначе получалось, что христианского священника звали «злобный упырь», а этого, по его мнению, быть не могло.

5

«Слава тебе Господи царю небесный, яко сподоби мя написати книги си ис коуриловице князю Влодимиру Новгороде княжащю сынови Ярославлю болшему. Поучах же е писати в лето 655 месяца мая 14. А кончах того же лета месяца декабря в 19. Аз поп Оупирь Лихыи».

В 1980 г. в книге о граффити Софийского собора в Новгороде Шёберг нашел сведения о том, что кто-то, называвший себя Farman, написал на стене Софийского собора по-русски, но с ошибками: «Господи, помози рабу своему Фарьману, Глебову отроку (дружиннику князя Глеба — Г. К.)». Имя Фарман ранее встречалось ученому на одном из рунических камней, поэтому он предположил, что это один и тот же человек. Это натолкнуло его на мысль о том, что разгадка имени новгородского священника Эпира может заключаться в его скандинавском происхождении. Это казалось вполне вероятным, поскольку дочь шведского короля Улофа Шётконунга Ингигерд, ставшую в 1019 г. женой новгородского князя Ярослава, сопровождала многочисленная свита, в составе которой вполне мог быть священник. Имя Эпир означало «крикун» или «громогласный». Но именно громкий и сильный голос, по мнению Шёберга, требовался служителю православной церкви.

Чтобы установить, было ли имя Эпир распространенным в Швеции в XI в., он обратился к руническим надписям и установил, что в Швеции был только один человек с таким именем — рунорезец Upir (Opir), автор более 30 рунических надписей на камнях, живший в Уппланде в 1050 — 1100 гг. Таким образом, новгородский священник и шведский рунорезец были современниками. Приняв во внимание необычность и сходство имен, Шёберг предположил, что речь идет об одном и том же человеке.

Он еще больше укрепился в своем мнении, когда обнаружил, что один из камней Эпир подписал как Opir Ofeigr, т. е. Эпир Неробкий (Отважный). Шёберг предположил, что русское слово «лихой» имеет то же значение, что шведское ofeg, т. е. дерзкий, отважный. Так Шёберг уверился в том, что речь идет об одном и том же человеке. Более пристальное изучение рунических надписей Эпира дало еще некоторые подтверждения этому. Надпись на одном из наиболее известных рунических камней Эпира — камне из Шюсты — рассказывает о Руне и ее невестке Сигрид, по заказу которых была сделана надпись о четырех братьях, одного из которых звали Спьяльбуд. О Спьяльбуде сказано, что он умер в Хольмгарде в церкви Св. Олава. Характерно, что этот камень содержит дополнительные сведения только о том из братьев, который умер в Новгороде. Это дало Шёбергу основание предположить, что именно Эпир, покинув Новгород и вернувшись в Швецию, принес весть о смерти Спьяльбуда.

По мнению ученого, Эпир вернулся в Швецию после смерти Ингигерд и Владимира, когда положение шведов при княжеском дворе сильно пошатнулось, и это могло послужить для многих причиной их возвращения в Швецию. Тогда же королем Швеции стал Стенкиль, считающийся старшим сыном ярла Рагвальда, которого Ингигерд взяла с собой в Новгород. Сын Стенкиля Ингве, по всей вероятности, вырос и получил воспитание при дворе в Новгороде. Возможно, именно он попросил Эпира следовать за ним в Швецию.

Шёберг считает, что многие надписи на рунических камнях могут получить новое объяснение, если предположить, что Эпир жил на Руси. Так, например, надписи, начинающиеся со слов «Здесь лежит», считаются инспирированными с западноевропейских надгробных камней с латинскими текстами, которые были введены в Швеции католической церковью. Эпир мог узнать этот тип надписей в России, куда они пришли из Болгарии. Вполне возможно, что этот обычай в Швецию завез Эпир, который высек надписи в такой манере на двух из трех камней.