Русские инородные сказки - 5
Шрифт:
Дубырь тяжело дышал. Он сжимал в руке этот дурацкий шарик, будто невесть какое сокровище.
Уже уходя, я обернулся, хлопнув себя по лбу.
— Да, чуть не забыл! Над шариком надо зарыть что-нибудь серебряное. Серебро космические лучи концентрирует и помогает зерну расти. Ну, пока!
Я пошел домой ужинать. Уже у подъезда я оглянулся. Дубырь стоял у песочницы, круглый, маленький. Он сжимал в руке шарик.
Назавтра весь двор наблюдал, как Дубырь вышел из подъезда с лейкой. Мы с Севкой сидели на качелях. Я как раз сделал третье солнышко, а Севка отчаянно пытался раскачаться до нужной скорости. Увидев Дубыря, я перестал крутиться и затормозил, взбив ногами песок.
Дубырь прошел к песочнице.
Монетка была там. Я разрыл мокрый песок в углу, грязь прилипла к штанам и набилась под ногти, но это было неважно. Замечательная, круглая, увесистая монета в сто лей — ей предстояло стать красой и гордостью моей коллекции. Севка над ухом шумно сглотнул. Я обернулся к нему, сунул монету ему под нос.
— Ну?
Севка нахмурился.
— Но он же тебе ее не отдал. Я знаю, зачем он ее закопал? Может, как Буратино, хочет дерево с деньгами вырастить?
Я, конечно, не выдержал и рассказал ему все. Севка ржал как лошадь. Он катался по песку, всю рубашку извозил. Кажется, ему даже не жаль было расстаться с футболом ради такой шутки. Мы вместе быстро закопали ямку, Севка притащил воды из котельной, и мы залили песок. Было совсем незаметно, что кто-то копал. От радости, что монета все же досталась мне, я сказал Севке, что он может приходить в гости и играть в футбол сколько влезет.
Лето накатило быстро. На областных соревнованиях наша команда позорно продула, а Ленка стала дружить с каким-то прыщавым старшеклассником. Я сдал последнюю контрольную по математике и уехал к тетке в Новосибирск. Севку отправили в лагерь. А Дубырь все поливал песочницу. Он поливал ее и тогда, когда все съехались с каникул. Наступила осень, начались дожди. Дубырь поливал. Я слышал, как тетя Рая кричала ему: «Ну зачем ты это делаешь? Там же и так мокро! Что же ты возишься в этой грязи, горе мое луковое!» Дубырь молча слушал и продолжал поливать. К зиме песочница заледенела. Стало скользко. Выпал первый снег, мы раскатали на дворе дорожки, а в парке устроили настоящий каток. Я все ждал, что Дубырь забудет о моей дурацкой шутке, но он не забывал. Наверное, терпение его истощилось, потому что к первым заморозкам он начал таскать воду ведрами. Вода расплескивалась ему на ноги, из подъезда вырывалась взъерошенная тетя Рая и отбирала у Женьки ведро. Он дожидался, пока та уйдет на работу, и продолжал поливать. К декабрю на месте песочницы образовалась солидная ледяная горка. Севка как-то утром, когда мы шли в школу, глянул на нее и радостно захихикал:
— Видишь, и с дурика польза есть. Покатаемся вечером?
Я не ответил. Мне почему-то было неловко. Дубырь, казалось, совсем забыл, кто навел его на мысль о космическом зерне. Когда мы играли во дворе в снежки, он все так же подходил к нам и глупо улыбался:
— Поиграйте со мной!
Я отворачивался. Горка на месте песочницы росла. Дубырь уже не мог вскарабкаться на самый верх, соскальзывал. Как-то я даже взял у него ведро и окатил горку водой, будто и сам поверил, что под ней растет корабль.
Вечером Нового года у матери собрались ее подруги по работе. Тоже, как она, незамужние. В их чертежном бюро почему-то было много таких. Меня рано отправили спать, а сами сидели в комнате, пили вино, смотрели «Голубой огонек». Я не мог заснуть. Когда мы с мамой вечером украшали елку, она привычно улыбнулась: «Как думаешь, что тебе Дед Мороз в этом году принесет?» Я чуть не расхохотался. Весной мне должно было исполниться
Низенькая круглая фигурка двигалась через двор. Она была скособочена на сторону, потому что в правой руке у нее было тяжеленное ведро. Вот фигурка подошла к горке, постояла с минуту. Наверное, переводила дух. Потом поднатужилась и опрокинула ведро. Воды не было видно, но я будто услышал плеск, увидел, как фигурка отшатывается — ледяной фонтан окатил ей ноги. Я задернул штору и побрел к кровати. Упал на одеяло, накрыл голову подушкой. Пусть веселятся, пусть что хотят делают, хоть с ума сходят. Я буду спать.
В шесть часов утра меня разбудил громкий рев. Звенели стекла. Я сел в кровати. По одеялу, по книжной полке и стенке над ней катился оранжевый свет. Я обернулся к окну, но тут в комнату вбежала мама в ночной рубашке, крича: «Землетрясение!» У нас иногда бывали землетрясения, даже сильные. Надо было встать в дверной проем. Почему-то, даже если дом заваливался, дверные проемы оставались целыми. Мать стащила меня с кровати и толкнула к двери. За шторами полыхнуло. От рева задрожали стены. Во время землетрясений никогда так не ревело. А потом все внезапно закончилось. Стало тихо, темно. Мать отпустила мою руку, нащупала стул и села. Кажется, она здорово испугалась, ей даже стало плохо. Я рванул на кухню за водой. Наливая воду из-под крана, я все же не удержался и выглянул в окно. Двери подъездов открывались. Полуодетые соседи выбегали во двор и останавливались у огромной, проплавленной в снегу воронки. Еще несколько часов назад на этом месте была песочница Я тоже почувствовал, что мне становится плохо. Не помню, что было дальше, только смутно — стакан у губ и стук моих зубов о стекло. Вода была холодной и пахла хлоркой.
…Милиция так ничего и не нашла. Тетя Рая долго потом ходила, добивалась. Дядя Паша никуда не ходил. Он как-то сразу постарел, будто за одну неделю десять лет прошло. Потом он уехал в рейс, а тетя Рая все продолжала ходить и выяснять. Женькины портреты расклеили по всем стенам и рекламным щитам. Там они провисели до весны, а весной их смыло дождями.
В милиции решили, что в новогоднюю ночь кто-то баловался с фейерверками. Мать считала, что это опять мальчишки кинули гранату, и под шумок вынесла-таки в мусор мою гильзу от катюши. А Дубыря так и не нашли.
Шарик бросает сиреневые блики на заросший травой двор, на стену в потеках сырости, на оплавленные края ямы, когда-то бывшей песочницей. Трава там не растет. Яму хотели забетонировать, уже и бетономешалку пригнали, но потихоньку все как-то сошло на нет. А через несколько месяцев горсовет постановил переселить весь квартал. Мы переехали в новенькую многоэтажку на другом конце города, а потом я и вовсе уехал учиться в Москву.
…Дело в том, что тем давним днем я отрыл не только монетку. Я выкопал заодно и шарик. Кажется, даже Севка не видел, как я вытер сиреневый кругляш о штаны и положил в карман. Зачем я это сделал? Не знаю. Жизнь кидала меня по разным городам и странам, совершал я и хорошее, и плохое, но тот мой розыгрыш был, пожалуй, самым гнусным. Может, поэтому-то, возвращаясь сюда раз за разом, я не нахожу ни родного дома, ни привычного мне города, ни одного воспоминания о детстве — только маленький сиреневый шарик.