Русские навсегда
Шрифт:
– Здравствуйте, я звонил вам час назад.
– Да, я вас помню, – приветливо отозвалась девушка.
– Хотел удостовериться, не откладывается ли встреча.
– Вы представились… Как человек из группы Джамаля?
– Из пятой бригады Джамаля.
– Да, у меня четкие распоряжения относительно вас, пожалуйста. Приходите в любое время.
– А сейчас можно? – Михалыч уставился на парадный вход через дорогу.
– Можно и сейчас. Илья Федорович вас ждет…
– Спасибо. Сейчас подойду.
Он отключился и некоторое время
Никаких изменений.
Все то же людское море. Все те же постоянные водовороты.
«Может быть, действительно, паранойя?…»
Михалыч встал, с сожалением оставив на столике недопитое пиво. Хоть и не очень, но все же… На выходе из забегаловки достал наладонник.
До парнишки-газетчика было, наверное, метров триста. Далековато, но попробовать можно. Михалыч прицелился, ткнул стикером на обновление газетного листка. Наладонник пискнул, по плоскому экранчику побежала витая символика протокола передачи. Мальчишка-газетчик завертел головой, скорее из любопытства. Потом что-то нажал на своем компаке. Буквально через мгновение Михалычу в его Пальм свалилась свежая газета, а счет газетчика чуть-чуть увеличился.
Вероятность того, что мальчик подсадной, уменьшилась. Хотя и ненамного.
Михалыч наклонил голову и, впившись глазами в наладонник, двинулся к переходу. Новости, биржевые сводки, кто-то умер, политические скандалы…
Вот мимо протопал «чтец», тип с таким же миниатюрным компьютером, нарезающий круги вокруг дома. Вот парни в машине. Глаза бегают у обоих. Подозрительные типы. Вот «бизнесмен» с мобильником.
Михалыч миновал газетчика, открыл дверь… И тут его как током ударило.
С газетной статьи на него смотрело хоть и постаревшее, но знакомое, до боли знакомое лицо. В черной рамке.
«Вчера на шестьдесят шестом году жизни… Скоропостижно… Сердечный приступ… На своем рабочем месте… Заслуженный…
Илья Федорович Васнецов».
Михалыч остановился. Посмотрел направо. Туда, где к стене был прикручен здоровенный стенд с номерами кабинетов и фамилиями. Там суетились двое в синей форме. Один держал большую раздвижную лестницу, а второй, забравшись на нее, вытаскивал из узеньких металлических желобков табличку. Михалыч знал, что написано на ней. «Васнецов И.Ф. каб.603».
«Наверное, смерть так и выглядит со стороны. Раз, и кто-то вычеркивает тебя из жизни, а двое работяг уже меняют табличку на стенде живых. Не со зла. Просто у них такая работа».
Опомнившись, Михалыч еще больше ссутулился, развернулся и быстрым шагом пошел на выход. Вокруг, гулко отдаваясь в высоком холле, звучали шаги. Множество ног… Размеренные, спокойные, энергичные, решительные… И только одни, торопливые, почти бег, сзади.
Михалыч кинулся вперед, толкнув какого-то господина в шубе, ударился всем телом в дверь!
«Подземный переход, направо, метров сорок!» – подсказала память.
На какое-то мгновение он встретился взглядом с «бизнесменом», в очередной раз приложившим телефон к уху. Бизнесмен сделал несколько шагов в его сторону, одновременно из машины выскочили двое.
Михалыч сорвался с места и побежал!
Подземный переход. Толчея.
Свернуть налево. Там, чуть дальше, вход в метро. Толкаясь, сталкиваясь, протискиваясь, Михалыч помчался туда. Времени оборачиваться не было.
40.
Когда Гриша проснулся, Роман спал. Поначалу он просматривал новости, пытаясь разобраться с тем, что же все-таки происходит в мире. Перескакивая со ссылки на ссылку, углубился в дебри политического конфликта Восток – Запад, «необъявленной холодной войны», нефтяного кризиса, противостояния ресурсных групп. Политики, народ ушлый, специально удлиняли фразы, сыпали терминами, путали и жонглировали словами. Аналитики ничем особенно от них не отличались. И потому все, что удалось выяснить про общеполитическую ситуацию, укладывалось в простое русское слово «Бардак». С большой буквы.
По мнению Гриши, войны велись и ведутся только за ресурсы. Все остальное, политические идеи, защита тех или иных национальных групп, – это лишь надстройка. Экономика самим своим существованием определяет войну. Холодную, горячую или какую-то еще, не важно. Экономика подразумевает конфликт и войну. В этом разрезе особенно смешными казались идеи пацифистов, которые призывали человечество отказаться от войн, конфликтов и жить в мире. Гриша считал, что для этого надо запретить деньги и ввести исключительно меновую торговлю. Шкурки енота на рыболовные крючки. Да и то… поможет не сильно и совсем ненадолго. А возможно, и совсем не поможет. Соответственно пацифист воспринимался как некий Шариков, который, для исключения конфликтов и войн, предлагает все поделить. Дабы сделать всех «поровну нищими».
Война была естественным продолжением экономики и не утихала никогда. Даже в годы, признанные мирными, война всего лишь переходила в другую стадию. Из видимой превращаясь в невидимую. Одно общество пожирало другое, только не с помощью танков, авианосцев и ракет, а через идеологию, гуманитарные технологии, общечеловеческие ценности и прочие демократии. Война идей была не менее кровопролитна и являлась лишь прелюдией для войны настоящей, реальной.
Гриша думал о том, что общество, по сути, – это такое огромное, сложное и совершенно нечеловеческое животное. Или даже насекомое.
Сначала в страну-жертву заносится вирус, поражающий наименее стойких особей. Эти особи становятся другими. Например, социалистами при монархии или демократами при диктатуре. Общество-жертва старается удалить из своего тела пораженный участок. И тут же общество-захватчик обрушивает на жертву всю свою мощь. Военную мощь. Под предлогом защиты пораженных особей. Защиты демократии, например.
«Нет, не насекомое, – думал Гриша, снова засыпая. – Амеба какая-то… Вирусы, ложноножки… Сволочи…»