Русские писатели XVII века
Шрифт:
— Государь, виноват, пощади, помилуй! — жалобно скулил чернец.
— Ослабь веревку, — приказал Аввакум пономарю. Монах рухнул на пол к ногам протопопа. Жестокий век, жестокие нравы, жестокая шутка.
И Аввакум ничем не отличается от других. Дикий юмор был тогда в ходу.
Мало того. С монаха содрали мантию и клобук, вложили ему в руки четки и велели отбить полтораста поклонов. И всякий раз пономарь веревкой перетягивал монаха по спине. «Насилу дышать стал: так ево упочивал пономарь-ёт!»
Как только дали монаху отдохнуть, бросился он в незапертую дверь, перемахнул в чем был через забор и бегом…
Пономарь
— Отче, отче! Мантию и клобук возьми! Но монах только рукой махнул.
— А, горите вы со всем!..
Не до мантии. Вернулся монах за своей мантией лишь через месяц, да и то в избу побоялся войти. Потом он Аввакуму при встречах еще издали кланялся. Даже воеводы благодарили Аввакума за то, что унял буяна.
А тем временем у оставшихся за архиепископа Струны с Чертковым разгорелась вражда, «великий несовет». Струна был делец, рвач, «правых винил, а виноватых оправдывал для своей бездельной корысти». Аввакум жил с ним довольно мирно, но за месяц до приезда архиепископа начались великие беды.
Как-то привязался Струна к дьячку Аввакумовой церкви Антону. И уже в Судном приказе хотел подвергнуть его пытке. Но Антон утек, прибежал в церковь к Аввакуму. Струна собрал людей и бросился в погоню. Побаиваясь сурового протопопа, он не решился ввести своих людей в церковь и вошел один. И это было его роковой ошибкой.
Аввакум пел вечерню, когда Струна заскочил в церковь и на «крылосе» ухватил за бороду Антона. Аввакум прекратил службу, бросился к двери и запер ее. Отрезанный от своих, Струна оказался в западне и вертелся по церкви «как бес». Аввакум с Антоном изловили дьяка, разложили на полу и стегали до тех пор, пока он не попросил прощения.
Но стоило Струне выйти за порог, как он и его родственники подняли на ноги весь город. В полночь толпа, предводительствуемая попами и монахами, пришла к избе Аввакума, намереваясь «посадить в воду», утопить протопопа. То ли двери оказались крепкими, то ли воевода князь Василий Иванович Хилков пособил, но жив остался Аввакум. Только с той ночи не стало ему житья, за ворота носа не кажи, куда надо — крадучись пробирайся. Сопровождал его и охранял сын боярский Матвей Ломков по приказу, видно, воеводы. Совсем одинок стал Аввакум; народ и прежде к нему в церковь почти не ходил, а теперь того и гляди растерзают. Как-то Аввакум еле успел скрыться от толпы в воеводском доме, в тюрьму просился — все под караулом будет. А добрый князь Василий Иванович мятежников боится и только плачет, глядя на Аввакума. Княгиня его, добрая душа, открыла сундук и говорит:
— Полезай, батюшко, я над тобой сяду, как придут тебя искать к нам.
Выручил протопопа вернувшийся из Москвы архиепископ Симеон. Бросилась владыке в ноги одна девка, жаловалась на своего отца и на Струну. Она и ее мать «подали челобитную Струне — жена на мужа, а дочь на отца, что тот мужик дочь свою насильствовал. И он, вор, сделал по неправде». Мужик дал Струне полтину, и дьяк мужика оправдал, а жену и дочь велел бить без пощады. Архиерей приказал привести мужика, который на очной ставке во всем сознался.
Пришла очередь отдуваться жадному дьяку. Посадили его в хлебню на цепь. Архиепископ велел «сыскать в правду приказному Григорью Черткову и протопопу с соборяны». Но Струна не стал ждать разбирательства. Просидев сутки, он с цепью ушел в город к воеводам и крикнул «слово и дело государево» на Аввакума.
Как бы воевода Хилков ни относился к протопопу, он обязан был дать делу ход. Даже хозяин терял власть над холопом, если тот выступал доносчиком. Со Струны сняли цепь и приставили к нему сына боярского Петра Бекетова.
Того самого Бекетова, землепроходца и казачьего голову, о котором слыхал Аввакум по пути в Тобольск. Старый вояка недавно вернулся из похода и собирался совсем на покой, благо у него в Тобольске был свой дом и хозяйство крепкое. Ходил он по приказу енисейского воеводы Пашкова в Даурию на разведку, поставил на реке Шилке у Нерчи острожок, хлеб посеял, да тунгусы восстали, все порушили, пожгли, лошадей угнали. Пришлось уходить на Амур, а уж оттуда возвращаться на запад.
Не один из нынешних забайкальских городов чтит имя своего основателя Петра Бекетова. Его же казаки срубили несколько домков у слияния рек Ингоды и Читы, «Ингодинское зимовье», положив начало городу Чите.
Не довелось отдохнуть Бекетову на старости лет…
Архиепископ Симеон был зол на Струну — в архиерейском Софийском доме «воровства и краж объявилося много». Посоветовавшись с Аввакумом, архиерей 4 марта 1655 года в соборе торжественно предал Струну анафеме «за вину кровосмешения».
Такая строгая кара вызвала возмущение. За «слово и дело», мол, мстят церковники. Петр Бекетов прямо в церкви стал бранить архиерея и протопопа. Накричал, разволновался и поспешил домой, чтобы сообщить Струне об анафеме.
И по пути вдруг упал и умер.
Симеон с Аввакумом в своем неистовстве уже не могли остановиться. Тело умершего без церковного покаяния Петра Бекетова они приказали среди улицы собакам бросить. Три дня молились, чтобы «в день века отпустилось ему», а потом разрешили погрести останки.
Долго потом грызла совесть Аввакума за этот трагический случай. «Еще же и душе моей горе тут есть… Полно тово плачевнова дела говорить» [11] .
Струну передали другому приставу, и сыск «по слову и делу» продолжался. В чем же обвинил дьяк Аввакума, метя заодно и в покровительствовавшего протопопу владыку?
11
В. И. Малышев считает этот эпизод «Жития» Аввакума вымышленным.
Четырежды спасали архиерей и воевода от изветов Аввакума, а на пятый раз не смогли. Слишком часто выступал протопоп на людях против Никона. Слишком часто называл патриарха еретиком и обвинял в церковном расколе. Кричал, подобно Неронову, что три пагубы за это будет Руси: мор, меч и разделение.
От Симеона и из грамоток, что присылали москвичи, знал он все последние события.
Еще Аввакум был в Москве, когда царь Алексей Михайлович, готовясь к войне с поляками за исконные русские земли, сделал смотр войску. А осенью объявил в Успенском соборе: «Мы, великий государь… посоветовавшись с отцом своим, с великим государем,святейшим Никоном, патриархом… приговорили и изволили идти на недруга своего, польского короля…»