Русский Дом
Шрифт:
И только Неда это смущало. Шоферы международных перевозок работают парами, как Неду было известно лучше, чем кому бы то ни было. По инструкции КГБ пары эти подбирались по принципу несовместимости, и во многих случаях обоим полагалось доносить друг на друга. Но когда Нед спросил, может ли он ознакомиться с документацией этой вербовки, ему отказали, сославшись на те самые законы секретности, которые были так дороги его сердцу.
Однако самое тяжелое орудие нового арсенала Лэнгли еще только предстояло пустить в ход, и вновь Нед не сумел противостоять ему.
Слово «ЖДИ» слагалось из миленьких пирамидок. Шпионаж – это ожидание.
Его сменило слово «ЗВУК». Шпионаж – это слушание.
Нед и Шеритон надели наушники в тот момент, когда Клайв и я тихонько сели в свободные кресла позади них и тоже надели наушники.
* * *
Катя в раздумье сидела на кровати, смотрела на телефон, и ей очень не хотелось, чтобы он опять зазвонил.
Почему ты назвался по имени, когда никто из нас этого не делает? – спрашивала она мысленно.
Почему ты назвал меня по имени?
Это Катя? Как жизнь? Игорь говорит. Просто чтобы сообщить, что я от него ничего больше не получал, понимаешь?
Так зачем же ты мне звонишь, если тебе нечего сказать?
В обычное время, идет? На обычном месте. Нет проблем. Все как раньше.
Почему ты повторяешь то, что совершенно не нужно повторять, когда я уже сказала тебе, что приду в больницу, как мы уговорились?
К тому времени он уже будет знать, какова ситуация, будет знать, каким рейсом полетит, ну, словом, все. И тебе нечего будет беспокоиться, понимаешь? Ну, а твой издатель? Он появился?
«Игорь, я не понимаю, о каком издателе ты говоришь».
И она повесила трубку.
Я проявляю неблагодарность, говорила она себе. Когда человек болен, естественно, что старые друзья бросаются ему на помощь. А если они вдруг переводят себя из шапочных знакомых в ранг старых друзей и занимают центр сцены, хотя уже много лет вообще с тобой не виделись, это тоже свидетельство верности и ничего зловещего тут нет, пусть даже всего полгода назад Яков и объявил, что Игорь безнадежен. «Игорь продолжает идти по дороге, с которой я свернул, – заметил он после случайной встречи с ним на улице. – Игорь задает слишком много вопросов».
И вот теперь Игорь ведет себя словно самый близкий друг Якова и, не думая о себе, оказывает ему бесценные рискованнейшие услуги. Если тебе надо послать письмо Якову, просто отдай его мне. У меня установлена прекрасная связь с санаторием. Один мой приятель ездит туда чуть ли не каждую неделю, – сказал он ей при их последней встрече.
«Он в санатории? – воскликнула она. – Да? А где это?»
Но Игорь словно еще не придумал ответа на этот вопрос, потому что насупился, замялся и сослался на государственную тайну. Мы – и государственная тайна? Мы же кричим о государственных тайнах во весь голос!
Нет, я к нему несправедлива, подумала она. Я начинаю везде видеть фальшь. В Игоре. И в Барли.
Барли… Она нахмурилась. Какое он имел право усомниться в том, что Яков писал о своей привязанности к ней? Да кем он себя воображает, этот иностранец с Запада, навязчивый, цинично подозрительный? Так быстро стал таким близким, разыгрывает из себя господа бога с Матвеем и моими детьми!
Ни в коем случае не смей доверять человеку, воспитанному без веры в догматы, – строго приказала она себе.
Я могу полюбить верующего, могу полюбить еретика, но англичанина полюбить не могу.
Она включила радиоприемник и прошлась по коротким волнам, надев сперва наушники, чтобы не разбудить близнецов. Но пока она слушала разные голоса, покушающиеся на ее душу, – «Немецкую волну», «Голос Америки», «Радио Свобода», «Голос Израиля», «Голос… одному богу известно чей», каждый такой свойский, такой снисходительный, такой убедительный, – ею овладело гневное смятение. «Я русская! – хотелось ей крикнуть в ответ им всем. – Даже в самый разгар трагедии я грежу о мире, который лучше вашего!»
Да, но какой трагедии?
Зазвонил телефон. Она схватила трубку. Но это был всего лишь Назьян, совсем переменившийся в последнее время, – он уточнял планы на завтра.
– Послушайте, я просто хочу узнать, действительно ли вам удобно быть завтра на стенде «Октября»? Мы ведь начинаем рано. Так что, если вам нужно проводить детей в школу или еще что-нибудь, я вполне могу попросить Елизавету Алексеевну заменить вас. Никаких проблем. Только скажите.
– Вы очень добры, Григорий Тигранович, спасибо, что позвонили. Но ведь я целую неделю помогала оформлять стенд и, конечно же, хочу быть на открытии ярмарки. А детей в школу отправит Матвей.
Она задумчиво опустила трубку на рычаг. Назьян, господи боже ты мой! Ну почему мы разговариваем, будто персонажи на сцене театра? Кто, по-нашему, подслушивает нас, так что мы обязаны выражаться такими округлыми фразами? Если я могу говорить по-английски с чужим человеком, словно он мой любовник, почему я не разговариваю нормально с армянином, моим сослуживцем?
Он позвонил, и она поняла, что все это время ждала его звонка, – ее губы уже улыбались. В отличие от Игоря, он не назвался сам и не назвал ее имени.
– Бегите со мной, – сказал он, – я вас похищаю.
– Прямо сейчас?
– Кони оседланы, припасов хватит на три дня.
– Но достаточно ли вы трезвы для романтического похищения?
– Как это ни поразительно, я абсолютно трезв. (Пауза.) И не из-за недостатка усердия. Просто ничего не получилось. Видимо, возраст.
Голос у него был трезвый. Трезвый и такой близкий!
– А как же книжная ярмарка? Вы намерены бросить ее, как бросили ту, аудиоярмарку?
– К чертям книжную ярмарку! Либо до нее, либо никогда! Потом мы будем слишком уж вымотаны. Ну, как поживаете?