Русский хлеб в жерновах идеологии
Шрифт:
Дело, конечно, не только в угрозах и брутальных выражениях, а прежде всего в том, что у Петра Первого слова редко расходились с делом. Он установил в России поистине тоталитарный режим, правил террористическими методами и внушал подданным трепет.
Ну и что в итоге?
Данные поступали крайне медленно и были недостоверны. Согласно «сказкам», присланным к концу 1719 года (то есть к окончанию указанного срока переписи!), насчитали лишь 3,8 миллиона податных душ. Пётр этим данным не поверил. К 1722 году насчитали 4,9 миллиона. Пётр опять не поверил и велел перепроверять. В 1724 году (когда была введена подушная подать) официально числилось около 5,6
Это при том что в конце царствования Петра Первого население если и росло, то незначительно. При том что скрыть наличие податной души сложнее, чем несколько преуменьшить размер собираемого урожая! Но люди хитрили и обманывали – несмотря на реально грозящие им кары (хотя, с другой стороны, и вопрос был – «кровный»…).
Что же говорить о кротком царствовании Николая Второго? Данные, получаемые от земледельцев в ходе заполнения опросных листков (когда их не заполнял сам волостной писарь, беря их «труд» на себя), порой были действительно «сказками». И в какую сторону крестьянин «привирал», рассказывая эти сказки, гадать не надо.
§ 6.4. Да, но как же сказывался этот обман «в макро–масштабе»? Насколько заниженными оказывались в итоге данные региональной и общеимперской статистики?
На этот вопрос, к сожалению, нельзя ответить однозначно. Высчитать какой–то точный процент, который можно будет автоматически прибавлять к официальным данным ЦСК, чтобы в результате получать реальные цифры посева, урожайности, валового и чистого сбора на каждый год, невозможно. Ведь «размер утайки» наверняка варьировался – в разные годы (урожайные и неурожайные); в разных губерниях, уездах и волостях; при разных (более или менее придирчивых) «счётчиках». А самое главное – у разных (более или менее «хитрых») хозяев!
Это как раз тот случай, когда уместно вспомнить крылатое выражение, которое Марк Твен приписывал Дизраэли: «Существует три степени лжи: ложь, наглая ложь и статистика».
Конечно, исследователи (историки, экономисты, специалисты в области сельского хозяйства) пытались вычислить и обосновать некий определённый процент – чтобы потом вносить поправки к официальным статистическим данным в своих работах. Так, в предреволюционные годы у разных авторов фигурировал разный «коэффициент недоучёта»: и 5, и 7 %. И это ещё были достаточно осторожное допущения!..
Само собой, находились и другие авторы – которые утверждали, будто данные ЦСК действительно неверны; только не занижены, а… завышены. Но подобные утверждения исходили, в основном, из левого лагеря (а представители этого лагеря всегда были готовы сочинить любую страшилку–небылицу; не говоря уж о векторе поправок в экономических расчётах…). Интересно, что в ЦСУ СССР в 20–е годы при оценке хлебной статистики Российской Империи использовали коэффициент недоучёта в 19 %. О том, насколько была оправдана такая значительная поправка, можно спорить.
И есть ещё третий аргумент в пользу версии об использовании ЦСК МВД заниженных данных – правда, именно он–то и обессмысливает любые попытки вычислить точный поправочный коэффициент; да тем более определять его не в 10 или 20, а в 19 %.
Дело в том, что какая–то часть товарного зерна всегда куда–то вывозится (а не потребляется в той же местности, где оно было произведено). Это касается не только экспортного зерна, но любого продажного зерна – которое не потребляют те, кто его непосредственно вырастил.
В полной мере это относилось и к царской России. Хоть Российская Империя и была по преимуществу аграрной страной, с значительным преобладанием крестьянского населения (около 85 %; если включить в это число всех казаков и «инородцев»…), разные её территории были в неодинаковой степени обеспечены собственным хлебом. Так, в Европейской России начала 20–го века обычно насчитывают 34 «ввозящие» губернии, 20 «вывозящих» и 10 условно «самодостаточных».
При этом транспортная статистика – подобно статистике внешнеторговой – в силу понятных причин оперировала несколько более объективными показателями, нежели данные опросов какого–нибудь безграмотного, но хитрого «Ромейки», на которые приходилось полагаться урожайной статистике. Хотя, разумеется, и транспортная статистика имела очень большие изъяны!.. Так вот цифры транспортной статистики порой оказываются в вопиющем противоречии с цифрами урожайной статистики. В иные годы из той или иной губернии того или иного зерна могло быть вывезено в 1,5, 2 и даже 2,8 раза больше, нежели его там было (официально) произведено.
§ 6.5. Можно – ради мысленного эксперимента – согласиться с наиболее буйными неосоветчиками и допустить на мгновение реальность тех сцен насилия и садизма, которые (согласно их работам) разыгрывались повсеместно в России Николая Второго! Врывающиеся в деревни полицейские урядники во главе отряда «казаков–омоновцев», запоротые насмерть крестьяне, пылающие избы, выбранный до последнего зёрнышка хлеб…
Но даже действуя подобным образом можно «выбить» из губернии лишь 100 % собранного зерна! Притом – только один раз. Ибо уже к следующему году та губерния обезлюдеет (потому что жители разбегутся или вымрут от голода), и с неё отныне не удастся взять ничего – она зарастёт сорными травами и станет приютом волкам. Но ни 150, ни 200, ни 280 % нельзя вывезти в принципе! – это противоречит законам материального мира.
Объяснения в духе того, что, мол, у крестьян отбирали зерно не только нового урожая, но и предыдущего, не принимаются! О том, что с конца 19–го века зерно перестало сберегаться самими крестьянами «впрок» (в скирдах, в одоньях…), а стало сразу же полностью выбрасываться ими на рынок, криком кричали дореволюционные оппозиционеры, скорбя об утрате крестьянством такой «подушки безопасности» и именно в этом видя одну из главных причин голода в неурожайные годы.
Да и не только дореволюционные: «Хлебных резервов на случай неурожая не было – весь избыточный хлеб выметался и продавался за рубеж алчными хлебными монополистами. Поэтому в случае недорода немедленно возникал голод» (Павел Краснов «Как жилось крестьянам в царской России»).
§ 6.6. Всё это, конечно, забавно, но годится разве что в полемике с красновыми (чьё видение ситуации совершенно фантастично…). Понятно, что более образованные неосоветчики – из числа историков–академистов – находят этим статистическим нестыковкам более изысканные объяснения.
Сергей Нефёдов объясняет статистические расхождения тем, что–де в Российской Империи на протяжении календарного года перевозилось зерно не текущего, а прошлогоднего сбора (что, с учётом высокой колеблемости российских урожаев, и приводило порой к таким мнимым парадоксам). Это обстоятельство он считает едва ли не единственной причиной статистических нестыковок.