Русский исторический анекдот: от Петра I до Александра III
Шрифт:
Именно заключительная реплика цициановского «остроумного вымысла» (формулировка А. С. Пушкина) до конца убеждает, что рассказчик, говоря о диковинных пчелах, отнюдь не стремится ввести слушателей в заблуждение. Он играет, импровизирует, творит, хочет изумить, озадачить, имея целью произвести чисто эстетический эффект. Именно совершенно неожиданный финал по-новому освещает весь текст.
П. А. Вяземский однажды сказал, что француз, разрушая политические институты, не забудет остроумных слов, сказанных сто лет назад, даже если они принадлежат заклейменным аристократам. Это был укор многим его современникам, которые, ниспровергая дворянскую империю, заодно отрицали всю дворянскую культуру, и в частности культуру общения. Укор П. А. Вяземского и для нас должен явиться явным предостережением.
Анекдоты пушкинского времени и последующих эпох щедро, хотя и неравномерно рассыпаны по многочисленным и далеко не всегда опубликованным мемуарам, записным книжкам, дневникам, письмам, альбомам. С тех времен традиция собирания анекдотов на значительное время была прервана, и теперь этот некогда столь бурно искрившийся мир надо воссоздавать буквально по крупицам, по осколкам. В процессе собирания настоящей коллекции было освоено около 170 источников. Нынешняя антология представляет собой расширенное и дополненное переиздание сборника «Русский литературный анекдот конца XVIII – начала XIX века», который был опубликован в 1990 году в издательстве «Художественная литература» с нашим кратким предисловием; составление и примечания Е. Курганова и Н. Охотина (в 2003 году в издательстве «Материк» вышло 2-е издание). Но это только начало восстановительных работ. Наследие старинных русских рассказчиков и острословов не должно быть забыто.
Исторический анекдот – не просто часть русской культуры. Без анекдотов XVIII и XIX столетий невозможно в полной мере оценить и современность. Биографическая мелочь, этюд, выразительная деталь быта, психологическая характеристика, портрет исторической личности, представленной не в парадном мундире, а в халате, – из этих как будто незначительных и явно внелитературных форм вырос особый жанр, и вырос он в ходе противопоставления большим официальным формам.
Может быть, именно поэтому анекдот всегда выполнял и выполняет до сих пор функцию дегероизации личности или того или иного исторического события. Анекдот раздевает реальность от оков общественных условностей.
Отталкивание от внешне грандиозных и во многом искусственных построений вывело в центр и сделало полноценным и востребованным жанром острый, резкий штрих, нелепый случай, невероятное реальное происшествие – то, что позже кристаллизовалось и оформилось в анекдоте.
Точно так же и в XX веке неприятие советского официоза, потребность в дегероизации необычайно повысили художественный статус анекдота, мощно активизировали его творческий потенциал. Так, именно анекдот стал главным, определяющим материалом при оформлении художественного мира Сергея Довлатова. И именно анекдот историко-биографический, анекдот в пушкинском его понимании, и лег в основу «Соло на ундервуде» и «Соло на IBM» [6] . Эти тексты самым непосредственным образом восходят к «Table-talk» А. С. Пушкина и к «Старой записной книжке» П. А. Вяземского.
6
См.: Курганов Е. Сергей Довлатов и линия анекдота в русской прозе // Довлатов С. Последняя книга. СПб., 2011.
Анекдот для андерграунда оказался просто необходим. Понадобилось буквально всё: его жанровая специфика, его традиции, его склонность к обнажению, к раздеванию реальности, к решительному соскабливанию с действительности слоев внешнего формального этикета. Анекдот в эстетическом подполье легко и органично, ничуть не изменяя себе, стал обвинительным документом, убедительным свидетельством аномальности мира.
Как в XVII–XVIII веках во Франции, как в России в пушкинское время, так и теперь анекдот не просто эксплуатируется в качестве удобной формы, а является носителем историософской концепции, служит особым способом восприятия реальности.
Да, анекдот – мелочь, но мелочь крайне забавная, выразительная и чрезвычайно показательная. Он соединяет поколения, сцепляет разные эпохи, как, например, острый и яркий текст, записанный Нестором Кукольником:
«Незабвенный Мордвинов, русский Вашингтон, измученный бесполезной оппозицией, вернулся из Государственного совета недовольный и расстроенный.
– Верно, сегодня у вас опять был жаркий спор?
– Жаркий и жалкий! У нас решительно нет ничего святого. Мы удивляемся, что у нас нет предприимчивых людей, но кто же решится на какое-нибудь предприятие, когда не видит ни в чем прочного ручательства, когда знает, что не сегодня, так завтра по распоряжению правительства его законно ограбят и пустят по миру Можно принять меры противу голода, наводнения, про шву огня, моровой язвы, про шву всяких бичей земных и небесных, но противу благодетельных распоряжений правительства – решительно нельзя принять никаких мер».
Анекдот – поистине неумирающий жанр, жанр, постоянно возрождающийся из пепла, дабы не прерывалась связь времен.
В настоящем сборнике сведены вместе тексты одной только жанровой разновидности, которую можно назвать «историко-биографический анекдот». Цель такого отбора – дать читателю наряду с представлением о жанре представление о той или иной эпохе, о той или иной исторической личности. При этом мы старались отбирать такие анекдоты, которые вместе с конкретными (правда, далеко не всегда достоверными) историческими и биографическими подробностями содержат некую остроту, пуант, придающие рассказу литературную завершенность. Естественно, при размытости понятия о «смешном» в сборник попали и собственно анекдоты, и рассказы о забавных ситуациях, и bon mots (то есть своего рода «прото-тексты», из которых в процессе их распространения могли родиться жанрово чистые тексты). Весь корпус вполне условно разделен на несколько хронологических циклов, внутри которых дополнительно выделяются отделы, посвященные наиболее популярным рассказчикам или героям анекдотических историй.
Тексты анекдотов – жанра, в высшей степени обладающего свойством анонимности, – часто даются нами во «вторичных» вариантах, отражающих не изначальную, а скорее конечную, полученную в результате длительного бытования форму. В ряде случаев приводятся варианты одного и того же сюжета. Краткая ссылка на источник дается в конце каждого фрагмента: первая цифра обозначает номер источника в Списке источников, вторая – страницу соответствующей публикации. Исчерпывающий комментарий, немыслимый в издании данного типа, заменен аннотированным Словарем имен, в котором отражены сведения, помогающие понять исторический контекст анекдотических рассказов и происшествий.
От Петра до Елизаветы
Государь <Петр I>, заседая однажды в Сенате и слушая дела о различных воровствах, за несколько дней до того случившихся, в гневе своем клялся пресечь оные и тотчас сказал тогдашнему генерал-прокурору Павлу Ивановичу Я гужи некому: «Сейчас напиши от моего имени указ во все государство такого содержания: что если кто и на столько украдет, что можно купить веревку, тот, без дальнейшего следствия, повешен будет». Генерал-прокурор, выслушав строгое повеление, взялся было уже за перо, но, несколько поудержавшись, отвечал монарху: «Подумайте, Ваше Величество, какие следствия будет иметь такой указ» – «Пиши, – прервал государь, – что я тебе приказал». – Ягужинский все еще не писал и наконец с улыбкою сказал монарху: «Всемилостивейший государь! Неужели ты хочешь остаться императором один, без служителей и подданных? Все мы воруем, с тем только различием, что один более и приметнее, нежели другой». Государь, погруженный в свои мысли, услышав такой забавный ответ, рассмеялся и замолчал. [13, с. 568.]
Привезли Петру Алексеевичу стальные русские изделия; показывал их после обеда гостям и хвалил отделку: не хуже-де английской. Другие вторили ему, а Головин-Бас, тот, что в Париже дивился, как там и ребятишки на улицах болтали по-французски, посмотрел на изделия, покачал головою и сказал: «Хуже!» Петр Алексеевич хотел переуверить его; тот на своем стоял. Вышел из терпения Петр Алексеевич, схватил его за затылок и, приговаривая три раза «не хуже», дал ему в спину инструментом три добрых щелчка, а Бас три же раза твердил свое «хуже». С тем и разошлись. [80, с. 47.]