Русский Рэмбо для бизнес-леди
Шрифт:
– Догадался…
– Люблю догадливых… Как насчет позавтракать, товарищ догадливый?
– Я, э… Я, собственно, в самолете…
– Брось, у меня тут по-свойски! – махнул рукой Коробов. – Мы у швицев в Альпах, а я тебя русскими щами, понимаешь, угощать буду. Немка-то моя, вишь, кислых щей на дух не переносит, вот по утрянке, пока она еще дрыхнет, я их тут, в тире, втихаря хлебаю, – подмигнул ему Коробов. – Люблю, понимаешь, все ядреное – нашенское. У швицев-то жратва без вкуса и без запаха. И сами они – без вкуса и запаха…
Коробов
– Теперь можно жить! – сказал он Романову, потеющему над своей тарелкой.
– Виктор Иванович, вы не скажете, где мне найти Николая Трофимовича Кострова? – осмелился спросить Романов, когда со щами было покончено и лакей укатил тележку. – Сынок-то его, конечно, был, конечно, э…
– Недоумок был сынок, – выручил Коробов и, чему-то усмехнувшись, добавил:
– А Трофимыча чего искать?.. Здесь скоро и встретишься с ним…
– Здесь? – удивился Романов. – А у меня информация, что в Венгрии, болеет Николай Трофимович.
– Болеет, болеет, – опять усмехнулся Коробов и подошел к пульту. – Я, кроме щей, по утрянке люблю, понимаешь, ленинской забаве потрафить. Владимир Ильич в бытность свою в Швейцарии был ба-а-альшой любитель пострелять из "браунинга", с которым никогда не расставался. И заметь, батенька Романов, стрелял, говорят, вождь мирового пролетариата отменно, по-чемпионски.
Он нажал две кнопки на пульте. Из боковой двери появилась фигура в черном балахоне, а за спиной Романова послышался нарастающий шорох. Он оглянулся – манекены на подиуме вращались с бешеной скоростью, падали на пол и тут же вскакивали, подпрыгивали вверх и летали над подиумом. Некоторые манекены даже корчили свирепые рожи и угрожающе размахивали руками…
"Свят, свят! – мелькнуло у Романова. – Скачут, как черти в преисподней…"
Черный балахон открыл большой сейф, наполненный оружием всех систем.
– Стрелять после Афганистана приходилось, полковник? – спросил Коробов.
– Конечно!
– Посмотрим, посмотрим, что ты за стрелок! – пророкотал Коробов, кивнув на сейф. – Выбирай инструмент по руке…
Романов выбрал привычный русский "ТТ". Черный балахон вогнал в рукоятку пистолета обойму.
– Стрелять по мишеням на том парне, – показал он на арку с "Хабибуллой". "Хабибулла" то скрывался за проносящимися "чертями", то появлялся на считанные секунды в створе между ними. Впрочем, задача не была для Романова особо сложной. Тем более что Коробов, укрывшийся в будке с бронированным стеклом, пригасил свет на скачущих "чертях" и включил два верхних прожектора, осветивших "Хабибуллу" ярким светом.
– Неплохо, неплохо, полковник! – раздался усиленный динамиками голос Коробова после первых двух выстрелов Романова. – В сердце, в сердце ему целься, чтоб не мучился!..
В течение минуты он успел всадить в "Хабибуллу" еще четыре пули и уже ловил просвет для пятой, но "черти" на подиуме вдруг застыли как вкопанные…
В наступившей тишине прошелестел приглушенный стон.
Фанерный щит с "Хабибуллой" уходил куда-то вверх… За ним в проеме арки показались чьи-то голые окровавленные ноги…
У Романова мороз полыхнул по спине.
– Спаси и помилуй! – прошептал он и закрыл глаза.
Когда открыл их снова, то чуть было не заорал благим матом… В проеме ярко освещенной арки стоял накренившийся деревянный крест… На кресте, раскинув по перекладине стянутые цепями руки, висел окровавленный, истерзанный человек. Несмотря на хлеставшую из ран алую, дымящуюся кровь, человек был еще жив…
"Свят, свят, зачем на кресте-то его? – чувствуя, как встают волосы дыбом, подумал Романов. – Так это – я его… Кровь-то свежая…"
– Стреляешь плохо, полковник! – прогремел на весь зал усиленный динамиками голос Коробова. – Видишь, он жив. Подойди, добей его!
Подчинясь этому голосу, натыкаясь, как пьяный, на застывших на подиуме "чертей", Романов приблизился к распятому на кресте человеку. Крест был православный, наспех сбитый из обрезков горбылин. Романов поднял двумя руками пистолет, целясь в лоб распятому на нем, чтобы разом прекратить его муки адские, и отшатнулся – сквозь кровь, заливающую глаза, с креста смотрел на него генерал Костров. Он явно узнал его и даже силился протолкнуть какие-то слова сквозь выбитые зубы. Будто бы прощение за что-то просил. Но, может, это только показалось Романову.
– Твою мать! – прогремел за спиной голос Коробова. – Кончай плешивого!
Невозможно выстрелить с близкого расстояния в человека, глядящего в твою душу… Романов выстрелил точно в сердце Кострову.
Черный балахон взял у него пистолет и удалился в боковую дверь. На ватных ногах Романов добрался до кресла. В его голове звучали погребальным звоном колокола Хатыни и бился, не находя ответа, вопрос:
"Зачем на кресте-то его?.. На кресте-то зачем?.."
Скоро какие-то люди в черных балахонах унесли куда-то Кострова вместе с крестом.
– Кончилась земная юдоль Николаши, – услышал Романов голос Коробова и увидел прямо перед лицом фужер с желтой жидкостью. – За это и выпить можно, полковник.
– На кресте-то его зачем? – поднял он глаза на Коробова.
– Хм.., хм… Более удобной штуки для такого дела пока не придумали, – усмехнулся тот и с интересом посмотрел на Романова. – А что такое крест?
– Ну, на нем распяли…
– Крест – грубое орудие убийства.., человека из Назарета, так?
– Так…
– С тех пор люди поклоняются кресту, так?