Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина
Шрифт:
Они и пользовались, подменяя один другого, получая друг за друга зарплаты и премиальные. Но агентами оказались бесценными. Немного глуповатыми, зато исполнительными. Генерал смотрел на эту парочку и пытался вспомнить, кто у них в группе главный. Бреусов? Нет, кажется, Бритиков.
— Бритиков. Вот фотография парня, которого необходимо разыскать и… Мне нужна его кровь.
Бритиков смотрел удивленно. Это было что-то новое в профессиональном жаргоне.
— Вы хотите сказать: его надо ликвидировать?
— Я хотел сказать то, что сказал, — недовольно ответил генерал. —
— Понимаем, — грустно вздохнули Бреусов и Бритиков.
— Откупорим американца без шума и пыли, товарищ генерал! — нажимая на украинское «г», успокоил Рябова Бритиков. — Разобьем ему усю морду в кровь, возьмем ее на анализ, и — усе дела!
— А я так завсегда, когда дерусь, свой кулак носовым платком обматываю, — добавил Бреусов.
— Зачем это? — спросил Рябов.
— Щоб косточку не повредить.
— Какую косточку?
— На кулаке. На платке и кровь останется.
— Но-но! — сказал генерал. — Хотя… вы правы. Это будет самое естественное. Сейчас много разного сброда по Москве шляется. Подадим это как нападение на американского гражданина пары взбесившихся «патриотов». В посольстве в это поверят. Оденьтесь соответственно, как они представляют себе русское быдло. Но запомните! Он нужен целым — не инвалидом.
Глава третья
Дорожные разговоры
— Петр Иванович, — спросил Половинкин, глядя на пробегающие за стеклом машины березовые посадки, — вас не смущает, что вы, православный священник, везете в свой город протестантского миссионера?
— Миссионерствуйте себе на здоровье! — Чикомасов приветливо улыбнулся. — В храм я вас, конечно, не пущу. То есть проповедовать не пущу, а поприсутствовать на службе — милости просим! Но если захотите выступить в фабричном клубе, например, я не только препятствовать не буду, но и сам охотно послушаю. Очень мне любопытно, что вы о Боге думаете и о спасении человеческом. А протестантизм — что же? Мне многое у вас нравится.
— А что не нравится?
Чикомасов вздохнул.
— Я, Джон, обыкновенный районный поп. Без ложного смирения это говорю, потому что это правда. Но если мое мнение хотите знать… Не вижу я у вас церкви вовсе. Вот я по телевизору смотрел, как протестанты своих прихожан крестят. Арендовали в Серпухове бассейн и давай в нем людей купать! Люди-то хоть в простынях, в рубашках каких-то белых, а батюшка и вовсе в черном костюме с галстуком в воду полез. Это уж, милый вы мой, не крещение получается, а День Нептуна… Шутовство какое-то! А таинство евхаристии отрицать? А посты?
— После которых православные напиваются и объедаются без меры.
— Бывает. Грех, — снова завздыхал Чикомасов.
— «Двое или трое, собравшиеся во Имя Мое, есть Церковь», завещал Христос, — напомнил Половинкин.
— Истинно! Но собравшиеся во имя Христа не на месте стоят, а что-то делают. И дело это — спасение души! Только как спастись? Христос указал нам путь, но не расписал в точности,
— Вот — сами видите!
— Но не зря оставил Он нам апостолов, основавших Апостольскую церковь. В этом была Его забота о человеке и страх за него.
— Как вы, русские, обожаете слово «страх»!
— А как иначе? Только Христос мог так любить и доверять. А нам, простым смертным, без страха Божьего нельзя! Перегрыземся все! Если люди сами в любви и доверии жить не могут, значит, кто-то должен взять на себя ответственность за них. А что вы предлагаете? Спасайся, кто может и как заблагорассудится? И это — церковь? Нет, Джон, это студенческий капустник. Весело, хорошо, но и только.
— Вы грубо понимаете протестантизм.
— Наверное. И допускаю, что для своей почвы он хорош. Но в России выходит одна, извините, нелепость. Собирает какой-нибудь проповедник на стадионе сто тысяч человек и говорит: поверьте в Христа, и будет вам хорошо! А на изнанке-то что? А вот что: поверьте в Христа, как я в Него поверил, и будет вам хорошо, как мне! В это время девицы соблазнительные буклетики раздают, из которых видно, как хорошо этому проповеднику. Домик у него на английской лужайке, семья счастливая, многодетная, солнышко светит… Но позавидовав, задумаешься: что-то в тебе не то, голубчик! Не так жили святые отцы, да еще до последнего вздоха великими грешниками себя считали. Вот батюшка Иоанн Кронштадтский… Он силой веры своей мертвых к жизни возвращал и все же просил народ за него, грешного, помолиться. Вот где любовь и доверие истинные!
— Неужели вы верите в буквальное воскрешение из мертвых?
— Как не верить, если сами апостолы нам примеры оставили!
— Но история о воскрешении Лазаря — это притча.
— Тогда все Евангелие — притча! И муки Христа, и Крест, и уксус вместо воды. Нет, милый! Меня такая аллегорическая вера не устраивает! Я в этом эгоист. Я в настоящее воскресение верю. И жажду.
— И для этого вы перешли в православие?
— Намек понял, — ответил Петр Иванович. — Из комсомола перешел, вы хотели сказать? И знаете, вы правы! Именно из личного эгоизма я и стал попом. И еще потому, что однажды ужасно испугался. Это было в семьдесят седьмом году. Хотите послушать?
— Охотно.
— Да, именно семьдесят седьмой год был, шестидесятилетие революции. Я узнал, что моя мать (она работала партийным секретарем на фабрике) меня при рождении тайно крестила. Про это мне наш священник Меркурий Афанасьевич Беневоленский рассказал. Царство ему небесное, неиссякаемой душевной теплоты был человек! Попросил я у него святцы, посмотрел и ахнул! Она мне и имя по святцам дала! Кинулся я к матушке. Та — в слезы. Прости, говорит, меня, Петруша, дуру старую. Я сама в Бога не верю, а тебя крестила на всякий случай. Задумался я и понял: вот настоящая мать! В Бога не верит, но сыночка под Его опеку пристроила. Тут рассуждение чисто материнское: вот помру я, кто о Петруше позаботится?