Шрифт:
ПРОЛОГ
Майским утром 1235 года из ворот доминиканского монастыря в Пеште выехали четыре всадника. Копыта рослых смирных коней беззвучно опускались в уличную пыль, будто опасаясь нарушить безмятежный сон горожан: час был ранний, лишь над немногими крышами поднимались струйки дыма.
Редкие
— Проклятые язычники! И в столице христолюбивого короля Белы смердит ими!
Но он заблуждался, этот монах!
По улице ехали вовсе не язычники, которых истинному христианину и лицезреть-то грешно, а достопочтенные братья-проповедники Доминиканского ордена, известного своими бесчисленными подвигами во имя господне. Сменив монашеское платье на мирское и отпустив бороды по образу и подобию язычников, проповедники отправились в дальнее путешествие в восточные страны. И не было ничего предосудительного в их необычном облике. Даже святой Доминик, основатель ордена, отращивал бороду и волосы, чтобы самолично нести слово господне в дикие восточные степи. Потом другие братья-проповедники пошли по начертанному святым Домиником пути, разыскали за рекой Днепром половецкие кочевья, и не их вина, что ничего полезного они не сумели совершить: язычники упорствовали в своем неверии. Двое проповедников погибли, остальные попали в рабство к половецким вождям, но по следам мучеников шли другие проповедники, и никакие опасности не могли устрашить их. Смерть за Христову веру обещала вечное блаженство на небесах…
Молодой доминиканец Юлиан, венгр по происхождению, неоднократно провожал братьев-проповедников в неведомые земли. Строгие и молчаливые, будто отделенные невидимой чертой от остальных монахов, стояли они перед алтарем, и только к ним обращался со словами последнего напутствия святой отец, настоятель монастыря. Торжественно, ликующе ревел орган. Множество свечей, как в самый большой праздник, освещало каменную громаду собора. С восхищеньем и почтительным удивленьем взирали на отбывающих братьев-проповедников младшие братья и отроки-послушники. На рассвете, в благословенный час пробуждения нового дня, братья-проповедники тихо уходили за ворота, чтобы покинуть монастырь надолго или навсегда.
Уходившим в странствования завидовали, потому что серебряный крест проповедника считался высшей наградой. Но только самые достойные и укрепленные в добродетелях удостаивались этой чести…
Вместе с другими молодыми монахами мечтал о путешествиях в дальние страны и Юлиан. Еще в детстве, в мирской жизни, он любил слушать предания о далеких неведомых землях, откуда пришли на Дунай первые венгры. А потом сам прочитал в старых книгах, что действительно существует какая-то другая Венгрия, старейшая, которую называют «Великой Венгрией». Из той, другой Венгрии когда-то вышли со своими народами семь славных вождей, много кочевали и много воевали, пока не достигли страны, ныне называемой Венгрией, а тогда именовавшейся пастбищами римлян. Эту страну вожди предпочли всем прочим землям и избрали себе для жительства. Вскоре дунайские венгры были обращены в христианство, но их сородичи, оставшиеся жить где-то на Востоке, по-прежнему пребывают во тьме неверия. Найти прародину венгров, родственных по крови, но погрязших в заблуждениях язычества, мечтали многие. Но где ее искать? Старые книги умалчивали об этом.
Отец-настоятель благосклонно выслушивал настойчивые просьбы Юлиана отпустить его на поиски далекой прародины венгров. Настоятелю нравилось рвение молодого монаха. Именно такие слуги господни, крепкие духом и телом, как Юлиан, раздвинули до огромных пределов католический мир. Стремление брата Юлиана достойно одобрения…
Однако настоятель знал то, чего Юлиану знать пока что было не дано. Три года назад священник Отто под личиной купца уже отправился на поиски венгров-язычников. До возвращения Отто начинать новое путешествие казалось настоятелю неразумным, и он отвечал Юлиану неопределенно, не поощряя его явно, но и не лишая надежды:
— Жди, сын мой… Когда придет время, я тебя призову…
С молчаливого согласия настоятеля Юлиан начал отращивать бороду, как это делали братья-проповедники перед походами в языческие страны. Однако в монастыре были и другие старшие братья, которым тоже было разрешено отпускать бороды и длинные волосы, и никто, кроме настоятеля, не знал, на кого именно падет жребий. Наверное, и другие братья тоже слышали обнадеживающие слова: «Когда придет время, я тебя призову!»
Время Юлиана пришло ранней весной 1235 года.
К монастырским воротам подъехала двухколесная повозка, запряженная волами. На повозке, едва прикрытый пыльным тряпьем, лежал страшно исхудавший, обтянутый желтой кожей человек. Глаза его были бессильно прикрыты, лоб пересекала багровая полоса недавней раны, босые ноги кровоточили. Крестьянин, владелец повозки, объяснил привратнику, что подобрал этого человека возле дороги и что тот, придя в сознание, велел отвезти к доминиканцам и обещал награду. Позвали настоятеля. Настоятель долго всматривался в лицо незнакомца. Воспаленные губы больного дрогнули. Поспешно склонившийся к изголовью настоятель успел разобрать едва слышные слова: «Именем господа… Отто… Я — Отто…»
Монахи бережно понесли больного в келью брата-лекаря. Крестьянин, зажав в кулаке серебряную монету, взмахнул кнутом и уехал. Собираясь кучками, обитатели монастыря долго шептались о непонятной щедрости отца-настоятеля, который дал простолюдину серебро, хотя вполне можно было ограничиться пастырским благословением. Поговорили и о незнакомце, спрятанном от любопытных глаз в келье лекаря, но толком никто ничего не знал. А через девять дней человека, имя которого так и осталось для братии неизвестным, тихо похоронили на монастырском кладбище. Лишь по погребальному обряду можно было догадаться, что он был духовным лицом.
Юлиан оказался среди немногих посвященных. Отец-настоятель велел ему неотлучно находиться у постели больного, записывать каждое произнесенное им слово, ибо то, что он скажет — великая тайна ордена. Коротко пояснил, что незнакомец — это священник Отто, искавший прародину венгров. Он путешествовал по морю и по суше, а ныне, сломленный болезнью и лишившийся всех своих спутников, вернулся.
Юлиан выполнил поручение. В короткие минуты просветления Отто успел рассказать, что в некоем языческом царстве встретил людей, говоривших на понятном венграм языке, и узнал от них, где живут венгры-язычники. Сам же Отто, чувствуя приближение болезни, решил возвратиться в монастырь, чтобы взять с собой братьев-проповедников и завершить великое дело.
Хриплым шепотом, замолкая в изнеможении и снова едва слышно выговаривая слова, Отто перечислял города и земли, через которые следует идти в Великую Венгрию:
— Город Матрика… Алания… Река Итиль… Пустыня с редкой травой на три недели пути… Солнце должно быть утром справа, а днем — за спиной… Великая Булгария… Солнце утром в лицо… Горы впереди, но до самих гор идти не нужно… Там живут венгры-язычники…
Юлиан записывал на пергаменте каждое произнесенное слово. Дороже золота были эти слова, оплаченные немыслимыми трудами, жизнями спутников Отто, таких же братьев-проповедников, как он сам. По всему было видно, что и Отто не выживет, смерть уже склонилась к его изголовью.