Русский транзит-2 (Образ зверя)
Шрифт:
Парень он был крепкий, с уже по-мужски налитыми кулаками и выпуклой грудью. Всё свободное время Игорь посвящал своему body которое готов был "строить" с утра до вечера в клубе атлетизма на Камской улице в компании бритоголовых сверстников, главными добродетелями среди которых были объем и качество бицепса или бедра, а также прирост мышечной массы, словно речь шла о достижениях отечественного животноводства.
Кроме того, Игорь вдруг полюбил путешествовать в столицу и областные центры все в той же компании братьев по разуму, через каждые полслова с готовностью употреблявших в качестве
В таких случаях бывшая теща тайком от дочери звонила Юрьеву - как же, отец все же!
– и с ужасом сообщала ему о похождениях внучка, прося хоть как-то повлиять на непоседливого отпрыска. Юрьев что-то мычал в трубку, согласно кивая головой и потрясая безвольно сжатым кулаком, что, мол, всыпет сыночку по первое число, как только он вернется. Но сыночек возвращался, и Юрьев был нем, как рыба...
Из своих путешествий Игорь приезжал усталый и счастливый. И, кроме того, с немалыми деньгами. Сколько он привозил и, главное, откуда брал, Ирина никак не могла дознаться. Парень в таких случаях с вызывающей улыбкой обнимал ее за плечи и говорил: "Ну кто в доме мужик, я или ты?"
После этого он обычно совал ей деньги и врал что-то об удачной продаже газет или выполнении мелких услуг частного характера. Ирина денег не брала, она не верила ни одному его слову, но ничего поделать с ним да и с собой не могла, просто была по-матерински счастлива, что ее Игорек опять дома, вместе с нею сидит за столом и ест макароны с сыром. И все, все, все, больше она слышать ничего не желала! Сил у нее на все это уже не было.
В школе к его недельным пропускам привыкли; несмотря на редкие посещения, парень вполне сносно учился и даже получал приглашения на районные олимпиады. Поэтому учителя дружно махнули на него рукой мол, ничего не поделаешь безотцовщина
Нет, Юрьеву совсем не хотелось ехать к Ирине. Ему теперь нужно было встать и, ощущая во рту и в животе невыносимую мерзость, добраться до совмещенного санузла, под потолком которого с веселой верой в будущее плодились пауки, увеличивая поголовье восьмилапых в геометрической прогрессии
Потом, испытывая отвращение к жизни, открутить вентиль холодной воды до упора и, собравшись с остатками духа, с криком кидающейся на рельсы героини известного романа подставить под ледяную струю собственную голову, небрежно сляпанную творцом из осколков бутылочного стекла, тошноты и боли. И минуты три со стоном скрипеть, скрипеть, скрипеть зубами.
"Вот оно - "Утро стрелецкой казни"!" мрачно думал он в такие моменты.
После зубовного скрипа под ледяной струёй, воспользовавшись пятиминутной отсрочкой приведения в исполнение приговора, самолично подписанного накануне вечером лишним стаканом ларечной водки, ему предстояло кое-как, с порезами и невольно оставленными островками рыжеватой щетины, брить нижнюю часть лица, сунув в страдальчески изогнутый рот зубную щетку с глянцевым червяком мятной пасты. Осторожно пережевывая червяка, он надеялся вернуть утраченный вкус "большой свежести". Голова была фарфоровой, руки свинцовыми, а в животе бурлила неостывающая лава.
А дальше, упаковав себя поцивильнее. Юрьев должен был отправляться в институт - к новой жизни, подписывать этот проклятый акт.
"А от завлабства откажусь. Нечего им из меня шута делать",- твердо решил он, как бы отстраняясь от голоса в стреляющей телефонной трубке.
Но поди ж ты! Ирина на другом конце города рыдала. Эта железная леди, эта прекрасная глыба льда, как Северный полюс хранящая обычно гордое ледовитое молчание, проливала горючие слезы, всхлипывая и подвывая! "Оказывается, и она умеет плакать!" торжествуя, отметил про себя Юрьев.
Ну что ты паникуешь!
– с отвращением воскликнул он, чувствуя, что холод преисподней уже разлился по всем его членам, выбивающим свою омерзительную чечетку, и сейчас его вывернет наизнанку.-Разве парень еще в прошлом месяце не ???????? ???-?? ??????? ??? ??????... Вернется. Может, сегодня и прикатит. От приступа тошноты у него потемнело в глазах. Наверное, в Москве митингует на концерте какой-нибудь нервно паралитической группы!
Нет, сил больше не было терпеть все это. "Пивка бы!" жалобно канючил в мозгу бессильный птенец. "Накось, выкуси!" кричала, смеясь прямо в лицо, жестокая действительность. И была права: денег у Юрьева не было, и Юрьеву хотелось умереть.
Нет, Юрьев, все друзья его здесь, в городе, я к ним заходила, а один он никогда и никуда прежде не пропадал... Приезжай, пожалуйста, тут все гораздо серьезней, чем ты думаешь.
Не могу, Ирина, засипел Юрьев, сдерживая очередной приступ болезни,-мне в институт надо - новую жизнь начинать.
Но я ведь тебя никогда ни о чем раньше Не просила.- Ирина вновь начала всхлипывать.- Пойми, здесь - особый случай. Приезжай, Юрьев, я тебе все расскажу...
Что было делать? Жена впервые плакалась ему, пусть даже в телефонную трубку, но все Же это было для него событие.
"Поеду, решил про себя Юрьев, в голове которого тихой сапой укоренялась подлая идейка: под шумок занять у бывшей жены на бутылку.-Если я ей так нужен, то пусть опохмелит меня, иначе сегодня же кончусь... А сегодня я не могу, сегодня я ей нужен!"
Юрьев попробовал было мерзко хохотнуть, но вышло уж очень жалко, и потом, голова, кажется, треснула в нескольких местах от прилива невыносимой боли, словно бочка Торичелли.
– Ладно, жди,- сказал Юрьев и, включив над раковиной холодную воду, со стоном положил голову на рельсы расплаты.
Анатолий Юрьев - порядком полысевший за последние несколько лет молодой еще человек, в настоящий момент сильно и без удовольствия пьющий и совсем не собирающийся менять на что-то более приличное накатанную дорожку от родного порога до пивного киоска с остановкой в гастрономе,- наконец-то пришел в себя. Свершилось. Он даже побрился!
Когда-то подающий надежды физик и неважный спортсмен, а ныне боязливый, как полевая мышь, квартиросъемщик, до сегодняшнего дня надеявшийся скоротать остаток жизни в четырех стенах протекающей однокомнатной "хрущевки" и балующий себя лишь однообразными вылазками к местам общественного потребления в обществе мечтательных обитателей питерских чердаков и подвалов, надел свой потертый до жирного блеска на сгибах серый костюм в полоску и нетвердо вышел за дверь. К новой жизни.