Русский транзит

Барковский Вячеслав Евгеньевич

– А ты нам здесь своим Афганом не размахивай! – вдруг заорал один из тех, кто примостился за моей спиной. – Т-то- же мне, г-герои!

Я даже не удержался от усмешки. Судя по реакции, этому менту как-то досталось от ребят-афганцев – в день ВДВ, например, когда он сунулся наводить порядок «демократизатором». Поделом. Не суйся куда не следует.

– Ляшков! Не суйся! – пресек Карнач и снова сосредоточился на мне: – Очень плохо. О-очень плохо вы начинаете разговор, Александр Евгеньевич.

– Я его не начинаю. Начали вы. И, кстати, заканчивайте поскорее, меня работа ждет.

– Исправительная. До трех лет. Можете не торопиться.

– Послушайте!..

– Нет уж, это вы

послушайте. Нам известно, что вчера в восемь вечера вы позвонили Быстрову домой с требованием принести в бар «Пальмира» пятьдесят тысяч рублей. Имеются свидетельские показания. Более того! Телефонный разговор записан на пленку. Поэтому в вашем положении лучше не усугублять вину бессмысленным запирательством.

– Я не знаю никакого Быстрова. Ни вчера, ни позавчера, вообще никогда ему не звонил. Если вами записан разговор, то и номер телефона, с какого был звонок, должен быть известен. Вот и проверьте. А я вчера весь вечер находился в баре, никуда не отлучался. Очень многие могут подтвердить.

– Видите, как хорошо! Вы сами все понимаете. Да, номер телефона нам известен. Он и вам известен – это ваш служебный телефон в «Пальмире». И говорили с Быстровым именно вы – голос опознан. Так что доказывать нам, собственно, нечего… Подумайте как следует о вашем положении.

Я подумал как следует о своем положении. Капитан сам дал мне эту возможность, считая, видимо, что нависшее молчание сломит меня психологически. Не на того напали, жлобы!

А вдруг, действительно, не на того напали? Ошибочка вышла. Вроде той, что Валька мне год назад устроил? Когда я только-только в «Пальмиру» определился и – возвращаюсь пешочком по Кировскому домой (благо рядом – «романовский» дом, где «Петровский» гастроном на первом этаже), и меня раз пятнадцать останавливали, документы проверяли. Вечером Валька звонит: как дела, что новенького? А он редко звонит, в самом крайнем случае, да и только если я ему очень нужен – отнюдь не для того, чтобы поинтересоваться, как у меня дела и что у меня новенького. Ну, я ему в трубку проорал: «Что но-о-овенького, спрашиваешь?! Я тебе сейчас популярно объясню, что у меня новенького! И твое счастье, что ты сидишь на своем Литейном или где там! Будь ты здесь, я бы тебя!..». Он моментально переключился на виноватый тон, но по голосу чувствовалось – улыбается, паразит! «Извини, Сашок, – говорит, – у нас, как бы тебе сказать, учения. А я ориентировку на тебя дал, ничего больше в голову не пришло. Ты что, шуток не понимаешь?». Веселенькие у Вальки шутки…

Но здесь – не шутки. Голос опознан, разговор записан – это туфта. Никакие голоса по телефону никогда не опознают. Вернее, опознание голоса может представлять оперативный интерес, но никак не является доказательством. Тут Карнач меня совсем уж за убогого держит. А ведь он убежден, что я вчера говорил с Быстровым. Но я-то не говорил! То есть говорил не я. И этот «не я» звонил по нашему телефону, сознательно подставляя меня. Либо Карнач чего-то недоговаривает, либо… как его?.. Быстров сам темнит. Быстров, Быстров… Какой-такой Быстров? Если человека шантажируют, требуют крупную сумму, сжигают машину, значит, есть основания и есть люди, известные этому Быстрову не меньше, чем Быстров известен им. И люди эти – «не я». Серьезные же должны быть основания! Все-таки не уличная шушера типа «закурить есть? что-то мне нос твой не нравится!». О, нос! Кажется, знаю, кажется, вспомнил я Быстрова. Это же Борюсик. Улыбчивый еврей, похожий на толстого кооперативного ребенка. Большой любитель девочек, почти непьющий. Кажется, антиквариатом увлекается. Точно не скажу. Не люблю соваться в чужие дела, тем более спрашивать, где и как человек зарабатывает. Главное, платит. И платит

хорошо. А Борюсик платил хорошо. И ко мне относился с подчеркнутым уважением. Клиент постоянный, не первый год. Так бы и сказали – Борюсик. И в мыслях никогда не было фамилией интересоваться. Маленький, полненький… какой же он Борис Быстров?! Он – Борюсик.

– Надумали? – поторопил меня Карнач.

Я сделал вид, что надумал, только кое-что желаю уточнить:

– Вспомнил! Вспомнил Быстрова, капитан!

– Ну видите! Уже лучше! – победительно поощрил «дерьмодав». – И что вспомнили?

– Вы говорили, что по телефону у Быстрова потребовали пятьдесят тысяч. А куда он их должен был принести?

– В «Пальмиру». И передать швейцару. То есть Боярову- Александру-Евгеньевичу.

– А если не принесет?

– Быстровскую новенькую «девятку» сожгли прямо у него под окнами. И пообещали, что на очереди его жена.

– Деньги требовали в какой упаковке?

– В дипломате. Маленьком.

Крутые ребята. И расчет безошибочен. Некто, хорошо знавший меня, не сомневался, что когда Борюсик передаст мне дипломат, я пожму плечами и положу его в свою комнатку, не проверяя что там внутри. А через день-два, когда через бар пройдут сотни людей, появится некто и спросит дипломат от Борюсика. Я отдам, не задумываясь, получу свою пятерку и не вспомню никогда. Дело обычное. Сколько раз приходилось быть передаточным звеном. Швейцар…

– Еще вопрос! – увлекся я.

– Здесь вопросы задаю я! – спохватился Карнач.

– А по какому праву? Вы юрист? Или так себе?.. Если я даже не свидетель, а подозреваемый, то, будьте любезны, если не повесточку, то ордер на задержание. Вы же утверждаете, что возбудили уголовное дело. По факту.

Карнач стал цвета своей книжечки. На его очевидный вчерашний перепой наложилось искреннее возмущение наглостью швейцара-вышибалы. Чьим бы сынком ни был в прошлом швейцар-вышибала, теперь он только швейцар-вышибала, заподозренный в рэкете. И справедливо заподозренный, ведь еще чуть-чуть и сам раскололся бы! Он, капитан Карнач, старался облегчить задачу подозреваемому, на вопросы ответил, всячески помог – а этот… Бояров-Александр-Евгеньевич в Кодекс мордой тычет?! Ну, гляди-и!

Я глядел. Глядел, как его физиономия багровой насыщенностью превзошла даже книжечку, и соображал (только быстро, быстро), что немного перегнул, что надо давать задний ход, если еще не поздно. Или поздно?

– По какому праву, спрашиваешь?! – навис Карнач. (Не ударить же он меня собрался! Лучше бы ему этого не делать. А то я таких дров наломаю из всех присутствующих! И самым «любимым» поленом станет он сам. Спокойно, Бояров. Спокойно. Однако капитан нутром почуял, что рукам волю давать не стоит – повыдергаю и… будь что будет. Спокойно! – По име-ю-ще-му-ся у меня праву! В бар, значит, торопишься?! На работенку?! Чирики постреливать?! Так вот, гражданин. Вы задержаны на предмет выяснения личности. И мы имеем право выяснять вашу личность в течение трех часов. А потом, может быть, отпустим. Может быть. Или нет. В зависимости от результата. Или в другой зависимости… Впрочем, вам, гражданин, выбирать.

– Да вот же мои документы! – немного растерялся я.

– Ляшков, возьми у него документы, – приказал Карнач. – Так, а теперь отнеси их – пусть эксперты проверят, насколько они подлинные. Сомнения есть… Экспертиза, гражданин, дело до-олгое.

– Вы же знаете! – оторопел я. – Вы же меня из бара и вызвали. Меня, Боярова!

– Да-а? Не помню! Ляшков, а ты? Бикмурзин? Нет? Видите, гражданин, – нич-чего подобного!

Вся их троица откровенно получала удовольствие. И было от чего. Ах, ты нас мордой в Кодекс тычешь?! Так мы тебя еще не так ткнем!