Русский угол Оклахомы
Шрифт:
— Погодите, маршал, — резко остановил его Фримонт. — Вы слишком рано сдаетесь. Эта шкура, которую нам тут показали, стоит, наверно, долларов двадцать. Ее можно продать в шоу Буффало Билла. Публика любит поглазеть на всякие мокасины и засушенные головы. Но это не документ. Кто такой этот Темный Бык, чтобы распоряжаться землей Соединенных Штатов Америки? Кто позволил ему продавать всю долину от реки до скал какой-то русской общине? А вы знаете, маршал, что именно Темный Бык похитил инженера Скилларда? Вы знаете, что он готовит бунт? Что вы скажете, когда его индейцы устроят резню в шахтерском поселке?
Энни подняла руку.
— Если позволите, мистер Баррет, я за вас отвечу на все эти вопросы. Первое. Темный Бык — избранный путем голосования лидер местного населения. Второе. Он распоряжается землей своего племени по договору с правительством. Третье. Инженер Скиллард сейчас находится у себя дома. Четвертое. Ни кайова, ни команчи не могут готовить бунт, потому что нельзя бунтовать против самих себя. А вся власть на этой земле принадлежит именно им. По крайней мере, будет принадлежать до тех пор, пока они не выразят желания присоединить Оклахому к вашему союзу штатов.
Когда она отчеканила последнюю фразу, я был готов аплодировать. И не только я.
— Где вы учились, мисс Уолк? — спросил маршал Баррет.
— Я изучала американское законодательство у судьи Бенсона, — скромно ответила Энни, поправляя шляпку.
— Это хорошая школа. Благодарю вас, мисс Уолк, — сказал Баррет. — Надеюсь, наша следующая встреча будет более приятной.
Фримонт процедил:
— Сомневаюсь. Следующая встреча произойдет в окружном суде, на слушании дела вашего братца, Питера Уолка. Если бы его родственники были более сговорчивыми, дело можно было бы закрыть прямо сейчас. Но вы сами все испортили, мисс Уолк.
— Бросьте, Скотт, — сказал маршал. — Что вы так рветесь в эту долину? Хотите найти там золото? Нет там никакого золота. Одни кости погибших бизонов.
— Я не рвусь в долину. Я исполняю свои обязанности, — вдруг повеселев, сказал Фримонт. — Ну что же, прощайте, мисс Уолк!
Кажется, я что-то прозевал. Фримонт явно получил какой-то знак, которого я не заметил. Возможно, до сих пор он просто тянул время, отвлекая нас пустыми разговорами.
Из-за холма показались несколько всадников. Они стояли боком к нам, готовые в любой момент снова спрятаться. Фримонт помахал им шляпой, и они исчезли.
— Что с моим братом, мистер Баррет? — спросила Энни.
— Его задержал Маккарти. Ошибочно. Я отпущу его, как только вернусь в поселок, — улыбаясь, проговорил маршал. — Всего доброго.
— Поехали, маршал, поехали, здесь не о чем разговаривать!
Фримонт неловко развернул жеребца и поскакал прочь. Посадка выдавала в нем горожанина. Пока он стоял на месте, это не было заметно, но в движении он ссутулился и поднял плечи, подпрыгивая в седле. Маршал не спеша, шагом, направил за ним свою кобылу.
— Вот он какой, Баррет, — произнесла Энни, глядя ему вслед. — Говорят, у него внутри сидит несколько пуль. В спине, в голове и под самым сердцем. Поэтому он такой спокойный и медлительный.
— Вы довольны, мэм? — спросил я. — Можем возвращаться?
— Мне надо в поселок. Надо забрать Питера из участка.
Квато зашевелился у костра, отгоняя дым ладонью.
— Энни, я могу отпустить людей? — спросил он. — Как мне надоел этот дым!
— Да, спасибо.
Квато поднялся и сбросил с плеч тяжелую шкуру. И сразу же ожила сухая трава, устилавшая склон холма. Она зашевелилась, зашуршала, и многочисленные фигуры индейцев выросли над ней, стряхивая с себя сухие пучки и стягивая с головы накидки из мешковины. Не говоря ни слова, они ушли за холм, и бурое море травы сомкнулось над их следами.
— Маршал все понимает, — сказал Квато. — Как только они подъехали, я сказал им, что здесь земля кайова. Новый шериф начал ругаться, а маршал только улыбнулся и попросил его замолчать, если он дорожит своим скальпом. Я спросил, где старый шериф. А этот болтун сказал, что старого шерифа повесили. Как думаешь, он сказал правду?
— Разве можно верить мужчине, который носит столько золота?
— Вот и я думаю, что белые никогда не повесят шерифа.
— Ты проводишь меня, когда я поеду за Питером? — спросила Энни.
— Мы все проводим тебя, — важно кивнул индеец. — Надо проучить этого городского болтуна.
На меня она даже не оглядывалась. Как будто я не мог ее проводить. Как будто я никогда ее не провожал. Как будто меня и не было здесь.
Подскакал Джуд. Он держал карабин на коленях.
— Я видел дым, — сказал он. — Поеду посмотрю.
— Где? — спросила Энни.
— Гэмблы.
— Черт! — я ударил кулаком по седлу. — Обошли с фланга!
Энни только успела прокричать нам вдогонку:
— Джуд! Посмотри и возвращайся! Только без стрельбы!
И снова, в который уже раз, я почувствовал легкую обиду на эту девчонку. Она по-прежнему не упускала случая напомнить мне, что я здесь чужой. Впрочем, так оно и было. Завтра мы с Крисом отправимся дальше, и когда мы доберемся до Нью-Йорка, я наверняка позабуду про эту колдунью.
Я поравнялся с Джудом и спросил его:
— Почему Энни все зовут колдуньей?
— Потому, что она колдунья.
— И в чем ее колдовство?
— Она ходит там, где не могут пройти команчи. Ее слушаются звери. Она видит пейот.
— Что видит? — переспросил я.
— Пейот. Только она может его собирать. Больше никто.
— Да разве пейот растет здесь? Это мексиканский кактус, его здесь не может быть.
— Он растет здесь, но его никто не видит. А она видит. Потому что колдунья.
— А где колдунья изучала американское законодательство?
— В салуне Бенсона. Зимой она моет у него посуду и лечит его семью. Крокет, ты слишком много спрашиваешь про Энни.
— Никогда не видел живую колдунью.
Мы проехали половину пути до фермы ирландцев, когда впереди над лесом поднялось мутное облачко дыма.