Русское видео
Шрифт:
Перейдя работать на другую сторону пестрой, пыльной, ведущей к центру города улицы имени верного ленинца Якова Свердлова, Андрей Георгиевич Морсков проиграл немного. А пожалуй, и выиграл. После того, как он сошелся с сослуживицей — миловидной, стройной особой, никогда и не подумаешь, что эта женщина строгий судья, — и об этом прошел слух, Морскова вызвали в кадры. Нестарый, с мягкими, точными движениями генерал, соратник его отца, по-дружески предложил ему перевод с повышением заместителем прокурора Ленинского района. Вокзал, Центральной рынок, парфюмерная и кондитерская фабрики предавали району специфический аромат. Народ на местах здесь «работал» опытный, со стажем, прерываемым только в случае острой необходимости недолгими отсидками. На судьбу
А в пережившем второе рождение мире азарта лихим одиночкам тем более делать нечего. Фарт рисковым — детская чушь. Как и легенды об автономности бесшабашных наперсточников и прикрытых фиговыми листками центров НТТМ уличных лотерей. Миловидные девочки зазывали ошалевших от вокзально-базарной сутолоки и жары небритых, измятых торговцев и проезжих — рискнуть помятыми рублевками. Организационные вопросы девочек не волновали. У каждого лотерейного «станка» лениво отирались крепкие брюнеты с короткими спортивными стрижками, в адидасовской «лайкре» на широких покатых плечах. При взгляде на них у патрульных, вооруженных рацией и с недавних пор дубинками, не возникало желания вмешиваться. На всякий случай лотерейные боссы подкармливали «своих» патрульных кое-какими крохами.
В тридцать лет Андрей Георгиевич с уверенностью продвигался в элиту городской юстиции. На мелочи не разменивался. Если кого и прикрывал, то по-крупному, надежно, дело имел с людьми проверенными. Перемещение в новый район было только на руку из-за обилия «сладких» объектов.
С лотерейной мелкотой Морсков связываться бы сроду не стал, карьера была дороже, но просто физически не мог допустить в районе существования подобного, не обложенного данью, браконьерства. И коллеги Андрея, также шитые не лыком, не плошали. Что с Шахом можно иметь дело, было известно. Однако с его смертью ломались отлаженные связи, иссякали уже ставшие привычными источники доходов. Это не могло понравиться никому. Не говоря уже о въедливости начальства, требующего раскрытия убийства. Любое дело можно спустить на тормозах, только не труп.
Особо мудрствовать Морсков не стал. Одного звонка было достаточно, чтобы, не дожидаясь громыхания сапог участкового с повесткой, Нонна Золочевская, татарин Короб и Пугень собрались в кооперативной «Фантазии». Угловой затененный столик был навечно зарезервирован для своих. Открыто явиться на свидание с рафинированными, но все же уголовниками, Морсков не побоялся. Не в обкоме, чай, работа — на всякие контакты идти приходится ради дела.
Либеральничать с вызванными для собеседования Андрей Георгиевич не намеревался. Был не без оснований уверен, что руку, которая кормит, время от времени следует не то чтобы укусить, но пожать посильнее — эдак начальственно, давая понять, чья в конце концов власть, — и тем самым удержать еще крепче. Так что был он сух, холоден и смахивал скорее на посла недружественной державы, объявляющего войну. Впрочем, все здесь были настроены серьезно. Утратив привычный лоск, Нонна одну за одной курила «Беломор». Поначалу попробовала было привычно:
— Андрей Георгиевич, миленький, отец родной…
Но это не тронуло неподкупного прокурора. Он и еженедельные конверты принимал чопорно, с таким видом, словно это осточертевшие служебные записки либо повестки.
— Шутки в сторону, Нонна… Александровна. Дело касается вас, а следовательно, и меня. В разной степени, но исход может быть одинаков.
— Нам-то не привыкать, — Короб, ненавидящий милицию до истерики, свои чувства скрывал с трудом. Как же — «нахлебники», «захребетники»!
Освободившись в очередной раз год назад, Короб решил, по возможности не поступаясь убеждениями, не вовзвращаться за решетку. Работе «по специальности» предпочел сотрудничество с
Морсков поморщился, но счел не своевременным обострять ситуацию, отметив про себя, что пора бы и окоротить расходившегося уголовника. Тем временем Короб думал о том же, только в несколько иных выражениях.
— Итак, коль мы в одной упряжке, давайте не тянуть в разные стороны. Иначе покатимся под гору. Моей вины в этом нет. Ваши выбили у нас почву из-под ног. Не знаю уж, чего вам загорелось убирать Шаха… Остынь, Леша, я ни о чем не спрашиваю. Под тебя, между прочим, крючки основательно роют. И выроют, но не через меня. Знать ваших дел я не хочу, разбирайтесь сами. Лишь бы на меня не вышли. Честно скажу, за себя — боюсь. Вот не хочется мне в тюрьму, и все тут. Понимаю, думаете: сам сколько народу туда засадил… Тем не менее — не хочу. Так вот — чтобы нас оставили в покое, нужно куда-то отвести напор. Сами подумайте куда, не маленькие. Подставляйте кого хотите. Я здесь ничего не смогу, надо мной тоже есть кое-кто, им жить надо. Не надо ухмыляться. Если полагаете, что я всю долю себе оставляю — ошибаетесь. Сами, наверное, заметили — люди подключены серьезные, работаете без «подъемов». А я пока еще не генерал. Нашкодили, а ведь про дела Шаха все, кому надо и не надо, знают. Предупредили: пока убийство не будет раскрыто, вам работать на дадут. Нигде. Почему? Очевидно, боятся, чтобы убийства не продолжились, не началась «война в мафии»… Не могу же я им от вашего имени пообещать — мол, все, больше не повторится. Пока что приказано гнать лотерейщиков с вокзалов, вообще отовсюду, не говоря уже о наперстках. Так что не обессудьте. За нас уже решили.
На помощь «пожилых ленинцев», как именовал Строкач тружеников соответствующего райотдела, он рассчитывал не особенно. Об интересующих его личностях можно было почерпнуть информацию в достаточном количестве и в картотеке родного Управления. Да и от прокурора многого ожидать не приходилось — Морскова перевели в район всего год назад. Но и корифеи розыска среди множества причин, по которым Шаха могла подкараулить смерть, не могли назвать главной.
Рассказывали много, но в основном про лотерейно-наперсточные эпизоды, о деятельности покрасочного кооператива «Свет», втихую «варившего» джинсы для неугомонного Шаха. Все это было малоинтересно.
— Да все буквально знают, что это его кооператив. Шах там и официально командовал. Местечко подобрал подходящее. Давно бы уже снести эти трущобы. В центре города торчит какой-то бидонвилль. И как санстанция разрешает здесь кооперативы размещать? Вернее, за сколько?
Строкач рассеянно слушал громогласного участкового. Район он знал не намного хуже его властителя — румяного Валентина Ивановича. И тоже немало дворов излазил, благо обитатели давали достаточно пищи для любопытства. Нет, наверное, в мире таких афер — от банальных «кукол» до перекачивания безналичных денег на счета лжепредприятий с их мгновенной материализацией в купюры, — которые не были бы в ходу в окрестностях рынка, нет изделий легкой и пищевой промышленности, которых бы не освоили хитрые, толковые организаторы с их хмельными, но наделенными золотыми руками мастерами. От фигурных, подозрительно ярких леденцов и соевых «шоколадок» до «фирменных» джинсов и «саламандровской» обуви.
Продукция Шаха, однако, и среди здешнего невзыскательного покупателя расходилась туго. А через короткое время — расползалась по швам. В связи с особым качеством и совершенной технологией.
За названием «Свет» скрывалось перегороженное пополам помещение бывшего жэковского мусоросборника. В меньшей части дворники продолжали держать производственный инвентарь. Сквозь щели дощатой постройки торчали не то редкие прутья метел, не то усы любопытных крыс. И то, и другое не привлекало внимания даже вездесущих базарных мальчишек. Подержанные метлы спросом не пользовались, а крыс хватало везде. Практичная молодежь конца двадцатого столетия не была склонна к бескорыстному баловству.