Рядом с Жюлем Верном
Шрифт:
«Главной жизненной артерией Нью-Йорка является старый Бродвей…На этой улице, – замечает писатель, – рядом с мраморными дворцами можно встретить плохие, маленькие домишки. Тут целое море всевозможных экипажей, а пешеходы, желающие перейти с одной стороны на другую, подымаются на мостики, перекинутые через Бродвей в разных местах».
Пообедав в отеле «Пятая авеню», где им торжественно подали микроскопические порции рагу на игрушечных блюдечках, братья Верн провели вечер в театре знаменитого антрепренера Барнума. Там шла сенсационная драма «Улицы Нью-Йорка» – с убийствами и настоящим пожаром, который тушили настоящие пожарные с помощью парового насоса, чем, по-видимому, и объяснялся ее необыкновенный успех.
На следующий
В Олбани взяли билеты на поезд. Железная дорога проходила через новые города и поселки, носившие громкие названия: Рим, Сиракузы, Пальмира. Здесь оседали в большом количестве иммигранты, которым еще предстояло застраивать широкие немощеные улицы. На горизонте блеснуло озеро Онтарио, воспетое Купером в не столь уж далекие времена, когда кругом были непроходимые дебри. В Рочестере братья Верн пересели в другой поезд, который доставил их в Ниагара-Фоле, благоустроенный поселок с прекрасной гостиницей, расположенной у самого водопада.
42
Осмотр этого музея, а также всякие затеи Барнума, возможно, навели Жюля Верна на мысль о рассказе «Блеф. Американские нравы».
Ниагара вытекает из озера Эри и впадает в Онтарио. Ее правый берег принадлежит Соединенным Штатам, а левый – Канаде. Водопад, изогнутый в виде подковы, срывается с высоты 51 метр. В Ниагара-Фоле он дает о себе знать глухим, отдаленным ревом и клубящимся облаком белого пара. Река еще была покрыта льдом, не успевшим растаять от первых лучей апрельского солнца, водопад же предстал перед путниками во всей своей поразительной красоте.
Перейдя мостик, они очутились на Козьем острове между американскими и канадскими владениями. «Около острова вода была покрыта белой пеной, похожей на снег; в центре водопада она зеленая, цвета морской волны, что доказывает значительную глубину, а около канадского берега походит на расплавленное золото».
Другой мостик вел к башне, построенной на скале у самого водопада. Жюль Верн поднялся по винтовой лестнице на смотровую площадку. «Скала, на которой стоит башня, дрожит под ногами от сильного напора воды. Разговаривать там нет никакой возможности, так как из бездны несется шум, подобный раскатам грома. Пена долетает до самой верхушки башни. Водяная пыль кружится в воздухе, образуя великолепную радугу».
Утром 13 апреля братья Верн прошли несколько миль по канадскому берегу, а потом, лавируя среди льдин, переплыли Ниагару на лодке, поднялись по крутому склону до железнодорожной станции и сели в экспресс на Буффало, молодой, быстро растущий американский город, расположенный у озера Эри, удивительно чистого и прозрачного, с чудесной питьевой водой, что Жюль Верн не преминул отметить. (Понадобилось лишь несколько десятилетий бурного промышленного развития, чтобы озеро Эри, впрочем, как и Онтарио, превратилось в клоаку…)
Накануне отплытия Жюль и Поль Верны успели посетить Бруклин (западная часть Нью-Йорка), погулять по набережной Ист-ривер и 16 апреля, заблаговременно прибыв на пристань, заняли свою каюту. «Грейт Истерн» на этот раз пересек океан без каких-либо происшествий, через двенадцать суток был уже в Бресте, а еще через день Жюль Верн вернулся в Париж.
«Теперь, – заключает он невыдуманную повесть, – когда я сижу за своим письменным столом, путешествие на «Грейт Истерне»… и дивная Ниагара могли бы мне показаться сном, если бы передо мной не
Остается еще сказать несколько слов о печальной судьбе «Грейт Истерна». Транспортная компания по перевозке американских туристов, как и следовало ожидать, прогорела. Железный колосс снова был перебазирован в Ливерпуль, снова переоборудован для прокладки подводных кабелей, потом долго ржавел на мертвом приколе и обрастал тиной, пока в 1887 году о нем, наконец, не вспомнили, чтобы… продать на слом.
III. «Сен-Мишель»
С тех пор как писатель приобрел в 1866 году старый рыбацкий баркас и переоборудовал его в парусное судно «Сен-Мишель», большую часть времени, с весны до осени, он проводил в «плавучем кабинете» – на борту своей яхты. В синей каскетке и морской робе, с обветренным загорелым лицом, коренастый, плотный, он походил на человека, привыкшего чувствовать под ногами шаткую палубу и, заходя в какой-нибудь порт, радовался, когда даже бывалые моряки принимали его за собрата.
«Чтобы воспевать море и понимать его поэзию, – пишет Жан Жюль-Верн, – он должен был постоянно общаться с ним. Трудно переоценить значение «Сен-Мишеля» в жизни писателя. Он пользовался любым предлогом, чтобы как можно чаще выходить в море, и провел на борту «Сен-Мишеля» значительную часть своей жизни… Он был настоящим моряком, и этим объясняются его познания и опыт в морском деле, осведомленность во всех вопросах, связанных с модем… Сомневаться не приходится: мысли, которые высказывают его герои, избороздившие океаны, – это его собственные мысли, а в образе капитана Немо воплотилась его собственная личность».
Внук писателя прослеживает маршруты каждой из трех яхт, дополняя «морскую биографию» деда новыми неизвестными фактами.
Баркас водоизмещением в восемь тонн был достаточно прочен, чтобы смело пускаться в каботажные плавания. Этот выработанный веками тип небольшого шлюпа, которому рыбаки от Северного моря до океана вверяют свою жизнь, не сложен в управлении парусами. Обычный экипаж такого судна состоит из трех человек. Чтобы иметь возможность постоянно выходить в море, Жюль Верн нанял двух бретонских матросов, пенсионеров военного флота, Александра Дюлонга и Альфреда Берло, которые сопровождали его во всех плаваниях.
Писатель избрал своей «резиденцией» рыбацкий поселок Ле-Кротуа, расположенный в семидесяти километрах от Амьена на Северном берегу Соммской бухты. И здесь же стоял на якоре его «Сен-Мишель», названный именем покровителя французских моряков, столь же широко распространенным в Нормандии и Бретании, как и у русских поморов «Святой Николай». Вместе с баркасом Жюль Верн покупает в Ле-Кротуа скромный домик, проводит в нем даже зимние месяцы и отдает сына в местную школу.
В первый же сезон он добрался до Нанта и оттуда взял курс на Бордо, где служил его брат Поль, офицер торгового флота. «Я не мог отказаться от соблазна повидаться с Полем и взять его к себе на борт», – сообщает он в письме к Этцелю. В Бордо писатель гостил около двух недель, а на обратном пути выдержал шквальный ветер и впервые «испытал все, что испытывают настоящие моряки».
Этцель, предпочитавший лечиться и отдыхать на Лазурном берегу, отнюдь не разделял его чувств. В этом отношении друзья решительно расходились во вкусах. В то время, как один упивался голубизною неба, другой обожал бороться с морской стихией. Но зато частым гостем и спутником Жюля Верна был сын издателя Жюль Этцель-младший, которому писатель охотнее рассказывал о своих рейсах, чем его отцу.
«Стоит ли объяснять, почему я не ответил на Ваше письмо? – писал он своему юному другу. – Я плавал на «Сен-Мишеле». Прекрасная поездка из Кротуа в Кале и возвращение в штормовую погоду с остановкой в Булонии. Ну, и качало же нас! Ну и качало! А не будь этого, в чем же тогда очарование?»