Рядом с зоопарком
Шрифт:
Старик в ботах достал из кармана золотую в виде дракончика табакерку, раскрыл ее, взял щепотку табаку.
— Вспомнил, — сказал Силыч, — как сейчас помню, табачком баловались семьдесят лет тому, — и протянул к табакерке руку.
— То-то ж! — захлопнув табакерку и с наслаждением нюхая табачок, сказал старик. — От меня здесь тоже кое-что зависит.
— Не пойму, что это они собираются делать?
— Головы ему свернут — и баста!
— Жаль.
— Так ведь бутафория.
— Умом понимаю, а на душе чтой-то неприятно.
— Ага, чует кошка!.. Но я надеюсь, не только тебе. Значит, хватает за живое? Ну, а как ты думал
— В знак нашей гимназической дружбы, — начал заискивать Силыч, — поспособствовали бы…
— А что же вы сами? Уже, ха-ха, на попятную?.. Нет, я на себя ответственность брать не буду, и вообще я ошибся, мы с тобой решительно незнакомы… — И, стрельнув в сторону Феди черными, как угли, глазами, старик в ботах поторопился удалиться.
Заиграла труба, на середину школьного двора вышел, пряча платок в карман, Петр Никанорович. Этот человек обладал завидным мужеством. Проще всего ведь было закрыть встречу и разойтись. Кстати говоря, некоторые учителя так и предлагали сделать, но Петр Никанорович не спасовал. Все ровненько выстроились в четыре шеренги, и Петр Никанорович сказал речь. Это была одна из самых лучших, проникновенных речей, которые когда-либо и кто-либо слышал. Петр Никанорович напоминал, что силы зла деятельны и коварны, что надо бороться с ними, не жалея себя, каждый день и каждый час. Сидевший посреди школьного двора Загнилен выглядел жалким и пришибленным, будто понимал, что речь идет о нем и жить ему осталось считанные минуты.
Петр Никанорович подал знак, Елена Ивановна взяла в руки огнетушитель, встала с ним на изготовку. Надо сказать, огненно-красный огнетушитель очень хорошо гармонировал с ее голубым с красной полоской спортивным костюмом.
— Держите его! Держите!
На середину круга выбежал Подготовительный Сева, с разных сторон неслись к нему четыре тети: заведующая детским садом, авторитетная, но не очень поворотливая женщина, менее авторитетные, но более поворотливые воспитательница и няня и, наконец, Севина мама. Она была в белом халате, кричала громче всех, размахивала большими магазинными счетами.
Сева и раньше убегал, вернее сказать, уходил из садика. Особенного значения этому никто не придавал, но сегодня воспитательница придала почему-то исчезновению Севы чрезвычайное значение. Доложив о случившемся по начальству, она кинулась в магазин хлебобулочных изделий, где работала мама пропавшего Севы. Маму так взволновала эта весть, что она даже забыла запереть магазин самообслуживания на замок, оставив покупателей наедине с хлебобулочными изделиями и своей совестью.
Сева ринулся к Загнилену — тети за ним. Сева вокруг Загнилена — тети тоже вокруг.
— Вот она — смена, — сказали в толпе.
— По скользкой дорожке пойдет.
Тут как раз Сева поскользнулся на крутом вираже и упал. Он был бы неминуемо схвачен няней, если бы не догадался нырнуть под Загнилена, под его мохнатое с проплешинами противное брюхо. А лезть под Загнилена никто не решился. Подул ветерок, и шерсть у него вздыбилась. Некоторым показалось, что змей подмигнул одним глазом. Но поди ж тут разберись, подмигнул или нет, когда у него несколько пар глаз.
Петр Никанорович подошел к Загнилену, заглянул под него.
— Не понимаю, в чем, собственно, дело?
— Я хочу посмотреть, а мне не разрешают, — слабеньким голосом сказал Подготовительный Сева.
— Он хочет посмотреть, а ему не разрешают, — повторил погромче Петр Никанорович.
Послышался смех, крики в защиту Севы:
— Пускай смотрит!
— Подготовительным тоже полезно.
— Пускай! — махнула рукой заведующая детсадом.
Севина мама всхлипнула, утерлась рукавом белого халата. Сева вылез из-под змея, встал вместе со всеми в круг.
Заиграла труба, трое отличников с разных сторон направились к Загнилену, подошли, чиркнули спичками. Елена Ивановна крепче сжала огнетушитель. Одновременно вспыхнув, спички одновременно и погасли.
Загнилен и не думал возгораться. Возможно, потому что неделю мок в подвале под худыми трубами, да и теперь вот тоже мок, потому что с неба принялся сеять мелкий, нудный дождишко. К тому же действовали отличники неуклюже. Ближе, чем на расстояние вытянутой руки, они к нему не подходили. А что? Возьмет да и цапнет! Под сырым ветерком сизая шерсть Загнилена бугрилась, похоже, будто змей изготовился к прыжку.
Петр Никанорович сказал сантехнику Боре, чтобы тот шел за керосином. Боря вылил из эмалированного ведра воду и пошел искать керосин.
— А проволоку куда еще понес? — крикнули ему вдогонку.
Боря лишь загадочно улыбнулся. Он всегда таскался со своим мотком чуть поржавленной проволоки: в любую минуту где-нибудь могла засориться система, и тогда бы он пришел людям на помощь.
Феде и Грине было грустно и обидно смотреть, как отличники изводят спички. У доски они, может быть, не теряются, но то у доски, а то в жизни. Твердые троечники, думали они, гораздо бы лучше справились с поставленной задачей.
Еще более грустно и обидно было Маленькому Гопу. Конечно, он был напичкан всякими недостатками под самую завязочку. Сказать прямо, недостатки были единственным содержанием его маленькой личности. Если искоренить из него недостатки, то получится пшик, пустое место. Тем не менее лучшей кандидатуры для поджога не было. Для него запалить костер — раз плюнуть. Весь прошлый год он только и делал, что жег у мусорных контейнеров ящики. Никто ему за это не платил, жег для собственного удовольствия. Вася Гоп даже малость занимался пиротехникой, знал с десяток различных способов изготовления взрывчатых веществ. Он мог сделать бомбу из коробка спичек и завалящего обрывка изоляционной ленты. Никто Маленькому Гопу доверия не оказывал, но, как ему ни было грустно и обидно, он стоял смирно, не баловался. Он был занят тем, что пробовал достать правой рукой из-за спины правое ухо. Проклятье! Опять эти несколько сантиметров!.. Он был близок к отчаянию. Напрасно, конечно, какие его годы?! Все еще впереди. Лет через десять — пятнадцать, если не будет лениться тренировать руку и ухо каждый день, он обязательно своего добьется. Каждый добивается своего, если очень захочет. Кто-то окончит школу и институт, кто-то освоит выбранную по душе профессию, и Маленький Гоп, конечно…
Маленькому Гопу стало скучно. Никому ни слова не говоря, он вышел из шеренги и двинул через круг наискосок.
— Вернись! — попытался образумить его Петр Никанорович. — Я тебе сказал, вернись! — Он еще что-то хотел крикнуть, но подходящих слов не находил. В его лексиконе были только хорошие, вежливые слова, которые в данный момент ну никак не годились.
— Не вернется, он гордый, в меня, — тихонько сказал Большой Гоп.
Теперь уже всем было ясно, что мероприятие летит под откос, как взорванный поезд.