Ряска Правды
Шрифт:
— Ох, чего там только не водится… Леший, первое дело. Он огромный седой старик, который питается юными девушками, такими, как вы…
Я сделала испуганные глаза и якобы изумленно приоткрыла рот. Трактирщик, довольный произведенным эффектом, важно кивнул:
— Вы не бойтесь, у нас тут народ удалой, в обиду не даст. Помню, как-то наши мужики чуть самого водяного не поймали, шуму-то было, шуму! Тот так испугался, что сбежал к себе в болото и больше головы не кажет. Помер, авось, уже…
Да, я тоже это дело помню. Ивайло ещё тогда досадовал, что приплелись под
— Болота, там вообще жуткие места… Глубина в них огромная, на мили и мили вглубь идет, и человеку туда хода нет. А на самом дне живет в хоромах Хозяйка Болота, которая желает только смерти нашему роду и отсылает своих русалок людям досаждать. Она единственная из тамошнего народца выглядит как человек, и какой мужчина на неё взглянет — сразу рабом сделается до конца жизни, и к семье не вернется, — завершил трактирщик угрожающим шепотом.
Это местные так Румяну что ли воспринимают? Если когда-нибудь вернусь на болота, или вообще увидимся ещё в этой жизни — расскажу, она посмеется. Только вот русалкам не нужно говорить, что по всеобщему мнению они болотным жителям служат. Речные, они ведь жутко обидчивые.
— А по ночам, — резко начал вновь трактирщик. — По ночам на берегах танцуют самые опасные из всей нечисти, самые жуткие из этих проклятых тварей…
Трактирщик сделал выразительную паузу, а мне уже не терпелось услышать продолжение. Я терялась в догадках — ну кто же, кто? Лихо… Только оно одно, а он про многих говорит. Лесавки? Духи леса? Вот их танцы действительно жуткие даже по мне.
— Кикиморы!
Я вытаращила глаза на трактирщика, пытаясь понять, шутит ли он. Похоже, не шутил, потому что сотворил в воздухе ещё один обережный знак.
— Они самые опасные на болоте, даже страшнее водяного. И Хозяйки, потому как она на поверхность не подымается, а эти — каждую ночь!
Я закусила губу, пытаясь изобразить на лице испуганное выражение — на деле очень сильно тянуло рассмеяться. Нет, ну это ж надо же! Живешь, живешь, и даже не знаешь, что самый страшный, большой и злой.
— Кожа у них бледная, как сама смерть.
Здесь он прав, спорить не буду.
— Волосы у них зеленые, а в них водоросли, да кувшинки.
Я с замиранием сердца слушала трактирщика — такая осведомленность уже начинала меня пугать. Да, было всё — и водоросли, и кувшинки, и вербейник.
— А на головах у них рога — черные, изогнутые. Изо рта у них торчат клыки, и глаза целиком белые, как болотные огни.
Ну вот. А я уже надеялась на относительно правдивый рассказ. Реджинальд тоже расслабился и даже позволил себе немного улыбнуться. Нет, он что, серьезно думал, что меня кто-то может опознать как кикимору? Да эти смертные знают о болотах даже меньше, чем я о людских городах. Следующие слова трактирщика прозвучали полным подтверждением моих мыслей.
— Ногти у них длинные и тоже черные, волочатся по земле, когда эти чудовища танцуют. А срамные места скрыты чешуей — и коли придёт кто, то они манят его своими ногтищами и уводят под воду, и мужчин делают своими водными духами, а девушкам юным выцарапывают глаза и пожирают, чтобы сохранить свою молодость…
Из моего горла вырвался сдавленный звук, который трактирщик, к счастью, принял за испуганный всхлип. Я прикусила губу так сильно, что на глаза навернулись слезы.
— Вы испугали мою невесту своими рассказами, — вздохнул Реджинальд, беря меня под локоть. — Думаю, нам лучше подняться наверх, дорогая.
Изо всех сил сдерживаясь, я покорно позволила себя увести. Около лестницы я обернулась — трактирщик рисовал мелком на столе символ против кикимор. От этого меня прям согнуло пополам, и я зажала рот руками, уже на грани. Из глаз потекли слезы… И тут на руку сыграла моя история с беременностью. Люди было шарахнулись по сторонам — но тут трактирщик крикнул, почти на всё заведение:
— Подайте почтенным господам воды в номер, леди в положении, ей плохо!
Реджинальд сдержанно отмахнулся от набежавшей прислуги, горевшей желанием помочь, практически доволок меня до комнаты, учитывая, что идти я была не в состоянии. Когда наконец дверь за ретивым трактирщиком захлопнулась, я перестала изображать из себя северную немочь, схватила подушку с кровати и громко в неё расхохоталась, чтобы не услышали снаружи.
К чести Реджа стоит признать — он терпеливо дождался, пока моя истерика закончится, и, только когда мои всхлипы прекратились, безжалостно отобрал у меня подушку.
— Ты хоть понимаешь, что это опасно?
В отличие от остальных разов, его высочество не шутил. Если бы я не была уже обессилена приступами смеха, то непременно бы испугалась. А так — просто честно покачала головой.
— Учитывая, сколько местные знают о нас — я не думаю, что во мне кто-то может опознать кикимору. Ты же слышал, что этот смертный рассказывал. Черные рога, зеленые волосы, белые глаза… Ой, не могу! — я вновь расхохоталась, схватившись за живот, который невыносимо болел от такого количества смеха.
— Вот именно об этом я и говорю, — жестко бросил Реджинальд, вставая и отходя к окну. — Ты засмеешься тогда, когда представительница нашей расы должна начинать испуганно молиться. И тогда тебя либо посчитают сумасшедшей, либо как раз заподозрят в общении с нечистыми, а тут с этим строго.
— Бред какой-то… — пробормотала я, присаживаясь. Мужчина стоял ко мне спиной и глядел на улицу, приоткрыв ставню. Из щели ощутимо пахнуло вечерней прохладой, а на пол упала тонкая полоска закатного оранжевого света.
— Для этих людей — не бред, — резко возразил принц. — Они живут в непосредственной близости от весьма жестокого народа. Ты прекрасно знаешь, что если ты придерживаешься миролюбивой политики по отношению к людям, то большинство этого не делает.
— Никто не заманивает мужчин под воду! И не выцарапывает девушкам глаза, — попыталась я оправдать родное болото.
— Только не говори мне, что то существо, что вы называете «бабушка Лихо» — миролюбивая старая женщина, которая встретила нас, чтобы передать пирожков в дорогу.