Рыцарь Таверны
Шрифт:
— Сэр Увалень, я знала, что волей или неволей, но вы последуете за мной!
— воскликнула она.
И он, застигнутый врасплох, только улыбнулся ей в ответ, потому что она все рассчитала верно.
Глава 14. Сердце Синтии
Рука об руку гуляла по парку эта необычайная пара — девушка, с душой чистой, как дыхание морского ветерка, и мужчина, чья жизнь прошла в лишениях и страданиях, в неосознанном грехе, девочка, стоящая на пороге материнства, чьи годы до этой поры были наполнены только радостью и весельем, и человек на полпути к своей зловещей цели — кровавой мести — единственное, что еще удерживает его в этой жизни, которую он сам считает безобразной и отвратительной.
— Сэр Криспин, — робко начала Синтия, — вы несчастны, да?
Геллиард взглянул на нее, пораженный ее словами и тем тоном, которым они были произнесены.
— Я? Несчастен? — он рассмеялся. — Разве я похож на шута, который притворяется несчастным в такой день, находясь рядом с вами?
— Значит, вы счастливы? — спросила она с вызовом.
— А что есть счастье? — отозвался он. И прежде чем она успела ответить, добавил:
— Многие годы я не был счастлив так, как сейчас.
— Я говорю не о теперешнем вашем положении, — сказала она с укоризной, уловив в его словах нечто большее, чем просто комплимент. — Я говорю о всей вашей жизни.
Но то ли из врожденной скромности, то ли еще по какой причине, он пришел к разумному заключению, что данная тема менее всего пригодна для развлечения молодой девушки.
— Мисс Синтия, — произнес он, делая вид, что не слышал ее вопроса, — я бы хотел сказать вам пару слов относительно Кеннета.
В ответ на это она недовольно надула губки.
— Но я просила вас рассказать о себе. Нехорошо не слушаться леди. К тому же мастер Кеннет меня абсолютно не интересует.
— Если девушку не интересует жених, то у него мало шансов стать ее мужем.
— Ну, я думаю, вы, наконец, поняли меня. Кеннет никогда не станет моим мужем, сэр Криспин.
— Что вы такое говорите? — воскликнул он.
— О, господи! Неужели я должна выйти замуж за куклу? Разве он мужчина, которому девушка могла бы подарить свою любовь, сэр Криспин?
— Что вам в нем не нравится?
— Все!
Он рассмеялся, не принимая ее слова всерьез.
— Ну это чересчур. А кто виноват в его недостатках?
— Кто же?
— Вы сами, Синтия. Вы относитесь к нему пренебрежительно. И в том, что в последнее время его поведение стало несколько экстравагантным, виноваты тоже вы. Вы слишком жестоки к нему, и он в своем стремлении вернуть вашу благосклонность переступил границу осторожности.
— Это мой отец просил вас сказать мне об этом?
— С каких пор ваш отец почитает меня таким доверием? Нет, нет, Синтия. Я прошу за этого мальчика — сам не знаю почему.
— Плохо заступаться за человека, не зная своих истинных побуждений! Давайте забудем об этом повесе Кеннете. Говорят, сэр Криспин, — и она взглянула на него своими прекрасными глазами, которым нельзя было лгать, — что в королевской армии вас прозвали «Рыцарем Таверны».
— Это правда. И что из этого?
— Как что из этого? Вы краснеете при одной мысли об этом?
— Я? Краснею? — В его глазах сверкали искорки смеха, когда он встретил ее грустный, полный сочувствия взгляд. Искренний, чистосердечный смех вырвался из его груди, спугнув стаю чаек с прибрежных скал.
— О, Синтия! — проговорил он, слегка задыхаясь от смеха. — Представьте себе Криспина Геллиарда, краснеющего и хихикающего, как молодая девушка перед первым возлюбленным. Нет, только представьте! Легче представить себе Люцифера, распевающего псалмы и поучения пастора-конформиста.
Ее глаза сверкали гневом.
— Вы всегда так. Надо всем вам надо посмеяться! Я уверена, что таким вы были с самого начала и именно это ваше качество довело вас до теперешнего состояния.
— Нет, прекрасная мисс, вы ошибаетесь, вы очень ошибаетесь, я не всегда был таким. Было время… — Он замолчал. — А! Только трусы кричат что «было время»… Оставим мое прошлое, Синтия. Оно мертво, а о мертвом не принято говорить плохо.
— Что же скрывается в вашем прошлом? — продолжала настаивать она, несмотря на его слова. — Что могло изменить природу человека, который когда-то был и все еще остается человеком большой души? Что привело вас к вашему теперешнему состоянию, вас, который был рожден, чтобы вести за собой других, который…
— Не надо, дитя мое. Не надо! — умолял он ее.
— Нет, вы расскажите мне обо всем. Давайте присядем здесь.
И, взяв его за рукав, она присела на небольшой бугорок, оставив место для него. С полусмехом-полувздохом он подчинился и присел рядом с ней на камень, освещенный лучами сентябрьского солнца.
Его подмывало рассказать ей все. Нотка тепла в ее голосе была для него, как глоток воды для умирающего от жажды. Жгучее желание оправдать себя в ее глазах, дать ей понять, что в его падении больше виноваты другие, нежели он сам, толкало его поведать ей ту историю, которую он рассказал Кеннету в Ворчестере. Искушение росло с каждой минутой, но в конце концов он образумился, напомнив себе, что виновники его несчастий приходятся ей родственниками. Он мягко улыбнулся и покачал головой.
— Мне нечего рассказать вам, дитя мое. Давайте лучше поговорим о Кеннете.
— Я уже сказала вам, что не желаю слышать о нем.
— Но вы должны выслушать это, хотите вы того или нет. Вы думаете, что только потрепанный в войнах пьяница может ошибаться? Не приходило ли вам в голову, что и маленькая нежная девушка также не застрахована от ошибок?
— Но что я сделала дурного? — воскликнула Синтия.
— Вы несправедливы к бедному мальчику. Разве вы не видите, что единственным его желанием является стремление вернуть ваше расположение?
— В таком случае, это его желание проявляется в странных формах.
— Он просто выбрал не те средства, вот и все. В его сердце лежит только одно желание — быть рядом с вами, и в конечном счете важна суть, а не ее проявления. Почему вы так неласковы с ним?
— Но это вовсе не так. Можно ли считать плохим отношением, если я даю понять, что мне не нравится его манера одеваться? Будет ли более гуманно не замечать этого и поощрять его дальше? У меня не хватает на него терпения.
— Что касается его манеры одеваться, то, как я уже говорил, это больше ваша вина.